<<< на главную

ЛИБУША

по “Истории Богемии” И. Дубравия и “Истории происхождения Богемского государства” кардинала Э. Сильвия

В глубине Богемского леса, от которого теперь осталась одна только тень, в те давние времена, когда он занимал обширные пространства, жил маленький народец – лесные духи, хорошо известные поэтам под именем дриад, а старым бардам под именем эльфов.

В отличие от людей, слепленных из жирной глины, эти воздушные, бестелесные создания, боящиеся дневного света, были сотканы из прозрачного эфира и потому для многих невидимы. Только очень чувствительные люди с большим трудом могли разглядеть их, да и то лишь при бледном свете луны.

С незапамятных времён безмятежно обитали они здесь, пока однажды тишину леса не нарушила военная суматоха. То герцог Чех со своими славянскими полчищами вторгся из-за гор в эту негостеприимную страну в поисках новых земель. Прекрасные обитательницы вековых дубов, скал, гротов и ущелий, а также заросших камышом озёр и болот спасались бегством, заслышав звон оружия и ржание боевых коней. Даже лесной царь не выдержал этого шума и перенёс свой двор в безлюдную чащу леса.

Только одна нимфа никак не могла решиться оставить свой любимый дуб, на высокой вершине которого она устроила себе жилище, и когда люди то здесь, то там стали вырубать лес и возделывать землю под посевы, лишь она сохранила мужество и готовность защищать своё дерево от посягательств непрошеных гостей.

Среди придворной челяди герцога был один молодой, благородной внешности, стройный и сильный, полный отваги и юношеского огня оруженосец, по имени Крок. Ему были поручены любимые кони господина. В поисках пастбищ, он забирался далеко в глубь леса и часто отдыхал под дубом нимфы. Она с удовольствием разглядывала чужестранца и, когда ночной порой он засыпал у корней её дуба, навевала ему приятные сны, чередуя их иногда с видениями важных событий предстоящего дня. А если, случалось, убегал конь, и пастух терял в чаще леса его след, то засыпая в тревожном сне, он находил скрытую тропинку, ведущую к месту, где паслось заблудившееся животное.

Новые поселенцы осваивали всё новые участки леса, постепенно приближаясь к жилищу нимфы. В силу присущего ей дара предвидения, она знала, что скоро её дереву жизни будет угрожать топор и поэтому решила открыть свою тревогу гостю.

Однажды, в лунный летний вечер, Крок пригнал с пастбища табун позже обычного и поспешил на своё ложе под широко раскинувшимися ветвями высокого дуба. Дорога к нему огибала богатое рыбой озеро, в серебристых водах которого светящимся лучом отражался золотой серп луны, и в его мерцании на другом берегу, недалеко от дуба, Крок увидел слабо различимую фигуру девушки, которая прогуливалась у воды, словно наслаждаясь прохладой.

“Откуда эта девушка, – удивился молодой воин, – одна, в такой глуши, ночью?”

Это было так необычно. Юноша, испытывающий скорее любопытство, чем страх, удвоил шаги и, не упуская из виду привлёкшую его внимание незнакомку, скоро достиг места, где впервые заметил её. Вблизи ему показалось, что это прозрачная тень, а не живое существо. Холодная дрожь пробежала по его телу, но вдруг он услышал нежный, словно шелест листвы, голос:

– Подойди сюда, дорогой чужестранец, и не бойся. Я не призрак и не обманчивая тень. Я – лесная нимфа, обитательница дуба, под густыми ветвями которого ты любишь отдыхать. Это я убаюкивала тебя сладостными грёзами и предвещала будущее, и если лошадь или жеребёнок отбивались от твоего табуна, указывала место, где их искать. Окажи и ты мне взаимную услугу, – защити это дерево, так часто укрывавшее тебя от солнечного зноя и непогоды, и не дай убийственному топору твоих братьев, опустошающих лес, ранить его благородный ствол.

Эта нежная речь вернула молодому воину смелость.

– Богиня или смертная, – отвечал он, – кто бы ты ни была, требуй от меня всё, что хочешь, и я исполню любое твоё желание, если только оно в моих силах. Но я ничтожный человек из низов, служу у моего господина, герцога. Не сегодня-завтра он может послать меня пасти коней в любое другое место, как тогда я смогу защитить это дерево в таком огромном лесу? Но если ты прикажешь, я оставлю у него службу и буду жить под тенью твоего дуба, оберегая его всю свою жизнь.

– Сделай так, ты не раскаешься в этом, – сказала нимфа и исчезла. И в тот же миг на вершине дуба послышался слабый шорох, будто лёгкий вечерний зефир зашелестел листвой, запутавшись в его ветвях.

Восхищённый Крок долго ещё стоял, не в силах справиться с нахлынувшим на него волнением. Такого нежного создания и такого стройного девичьего стана ему ещё никогда не доводилось встречать среди приземистых славянских девушек. Наконец, он растянулся на мягком мху, но не мог уснуть. Охваченный упоительной мечтой, дотоле неведомой ему, как первый луч солнца прозревшему слепорождённому, он прободрствовал всю ночь, до утренней зари. Рано утром Крок поспешил в лагерь герцога и, получив аудиенцию, отказался от службы у него. Собрав воинское снаряжение, с ношей за спиной, опьянённый радужными грёзами, он направился в безлюдный, сулящий блаженство лес.

В его отсутствие одному умельцу, – мельнику по роду занятий, – понравился прямой, крепкий ствол дуба, который как раз годился для мельничного вала, и он вместе с подмастерьями пришёл его спилить. Испуганная нимфа застонала, когда прожорливая пила стальными зубьями принялась грызть опору её жилища. С высокой вершины дерева она робко искала глазами верного защитника, но нигде не находила его. Охвативший нимфу страх лишил её на этот раз волшебного дара предвидения, и ей никак не удавалось узнать свою судьбу, – так дети Эскулапа с их хвалёной учёностью не знают, как помочь самим себе, когда смерть постучится в их собственную дверь.

Крок тем временем приблизился к месту надвигающейся беды настолько, что звук пилы достиг его ушей. Этот шум в лесу не сулил ничего хорошего. Как на крыльях, устремился он к дубу и с ужасом увидел, что взятому им под защиту дереву грозит гибель. Взбешенный, с обнажённым мечом и поднятым копьём, воин бросился на дровосеков. Приняв его за горного духа, не помня себя от страха, мельник и подмастерья обратились в бегство. К счастью, нанесённая дереву рана оказалась исцелимой и через несколько лет затянулась.

Вечером новый поселенец приглядел место для будущего жилища. Он отмерил шагами участок под маленький сад, огородил его и ещё раз представил себе, каким будет этот пустынный уголок, где ему предстояло прожить свои дни в разлуке с людьми, в угоду призрачной спутнице, не более реальной, чем календарная святая, избранная благочестивым монахом для духовной любви. Но вот на берегу озера появилась нимфа и обратилась к нему с чарующей улыбкой:

– Спасибо тебе, любезный чужестранец за то, что ты не дал насильственной руке одного из твоих собратьев погубить дерево, с которым тесно сплетена вся моя жизнь. Тебе должно быть известно, что хотя мать-природа и наделила мой род таинственной силой, но нашу судьбу она связала с ростом и продолжительностью жизни дуба. Благодаря нам, король лесов высоко вздымает свою величавую корону над деревьями и кустарниками неблагородных пород. Мы способствуем обращению его соков по стволу и ветвям, придавая ему силы, чтобы бороться с непогодой и столетиями сопротивляться разрушающему действию времени. Зато и наша жизнь неотделима от его жизни. Стареет дуб, судьбой предназначенный нам в спутники жизни, – стареем и мы вместе с ним. Гибнет он – умираем, подобно смертным, и мы и спим мёртвым сном, пока, согласно закону вечного движения для всего живого, случай или скрытое предопределение природы не соединит наше существо с новым ростком. Развиваясь, благодаря нашей живительной силе, через долгие годы он превращается в могучее дерево и вновь возвращает нам наслаждение жизнью. Теперь можешь судить, какую услугу ты оказал мне, и как я должна быть благодарна тебе. Требуй награды за этот благородный поступок, открой твоё сокровенное желание, и оно тотчас же исполнится.

Крок молчал. Прелестная нимфа произвела на него более сильное впечатление, чем её речь, из которой он мало что понял. Она заметила его смущение и, желая помочь ему, сорвала сухой стебелёк камыша возле берега, переломила его на три части и сказала:

– Выбери или возьми наудачу одну из этих палочек. В первой заключены почёт и слава, во второй – богатство и разумное наслаждение им и в третьей – счастье любви.

Юноша опустил глаза в землю и ответил:

– Дочь Неба, ни одна из трёх камышовых палочек, которые ты предлагаешь мне, не утолит желания моего сердца. Оно жаждет большей награды. Что такое почёт? Разве не порождает он гордыню? А богатство, – разве не оно пробуждает алчность? И что такое любовь, как не западня страсти, пленяющая благородную свободу сердца? О другом я хочу просить тебя. Разреши мне после бранных походов обрести покой под сенью этого дуба и из твоих сладостных уст слушать мудрые поучения, открывающие тайны будущего.

– Велико твоё желание, – сказала нимфа, – но и услуга, оказанная тобой, не меньше. Пусть будет по-твоему! Завеса спадёт с твоих глаз, и они увидят тайны скрытой мудрости. Но вкушая сладость плода, не пренебрегай кожурой, ибо мудрец потому богат, что умеет довольствоваться малым, и нектаром любви он наслаждается, не отравляя его нечистыми губами.

С этими словами она снова протянула ему три камышовые палочки и исчезла. Молодой отшельник, довольный приёмом, оказанным ему нимфой, устроил себе под дубом постель изо мха, и скоро сон одолел его, как вооружённый грабитель одинокого путника. Светлые утренние грёзы витали над головой юноши, питая его фантазию дурманом радостных предчувствий.

Проснувшись, Крок весело принялся за работу: построил уютную небольшую хижину, вскопал сад и посадил в нём розы, лилии и другие душистые цветы и травы. Не были забыты и овощи, а также фруктовые деревья, приносящие сладкие плоды.

Нимфа не пропускала ни одного вечера, чтобы в сумерки не посетить своего верного защитника и не порадоваться его успехам в труде. Часто, рука об руку, они прогуливались по берегу озера, и колеблемые лёгким ветерком гибкие стебли камыша напевали нежной паре мелодичную вечернюю песенку. Нимфа посвящала внимательного ученика в тайны природы, объясняла происхождение и сущность различных явлений, их естественные и магические свойства и постепенно обращала грубого воина в мыслителя и мудреца.

По мере того, как благодаря общению с прекрасной нимфой, утончались чувства и ощущения молодого человека, её нежные формы, напротив, казалось, уплотнялись и становились осязаемыми: грудь наполнялась теплом и жизнью, а карие глаза излучали свет. С обликом девушки, нимфа приобретала и чувства, свойственные цветущим дочерям земли.

Идиллические свидания, словно для того только и предназначенные, чтобы будить спящее чувство, обнаружили своё обычное действие. Не успела луна, со дня их первого знакомства, преодолеть путь длиною в месяц, как чувствительный Крок оказался во власти любовных чар, обещанных ему третьей камышовой палочкой, и нисколько не жалел, что любовь лишила его благородное сердце свободы.

Хотя на бракосочетании нежной пары никого, кроме них, не было, прошло оно с не меньшей радостью, чем многолюдные, шумные свадьбы. Наглядные доказательства их взаимной любви не замедлили сказаться, – нимфа подарила мужу трёх прелестных дочерей, родившихся одновременно, и восхищённый плодовитостью супруги отец, принимая в свои объятия девочку, первой огласившую криком стены его жилища, назвал её Бэлой, вторую дочь он назвал Тербой и третью – Либушей.

Все сёстры были наделены божественной красотой, и, хотя они не были сотканы из такого же нежного вещества, как их мать, изящные девичьи фигурки ничем не напоминали и кряжистую, земную фигуру отца. Они росли, не зная обычных детских болезней: не мучились пролежнями, не кричали от колик в животе, не бились в судорогах, когда у них прорезались зубы, и не болели оспой. Не было у них ни рябин, ни отёков, ни бельм на глазах, ни признаков рахита.

Сёстры никогда не нуждались в помочах, так как уже на девятый день бегали, как куропатки. Когда девочки подросли, у них обнаружились все таланты матери, – они умели разгадывать скрытый смысл событий и предсказывать будущее.

С течением времени, Крок тоже достиг в этом большого искусства. Если, случалось, волк нападал на домашний скот и пастухи не могли отыскать разбежавшихся по лесу овец и коров, или у дровосека пропадал топор, обращались за советом к мудрому Кроку, и он указывал, где искать пропажу. Если злодей-сосед похищал что-либо из имущества общины, если он ночью пробирался в хлев или в дом своего ближнего, грабил или убивал его и никто не мог угадать преступника, спрашивали у Крока. Тогда он созывал всех на выгон, ставил круг, внутри которого становился сам, и пускал по кругу неподкупное сито. И не было случая, чтобы оно не указало на преступника.

Слава о нём распространилась по всей Богемии. Всякий, кто замышлял какое-нибудь важное дело, советовался с мудрым человеком; калеки и больные ждали от него исцеления и помощи; к нему приводили даже заболевший скот, и он излечивал больных коров своею тенью не хуже, чем это делал хвалёный святой Мартин из Ширбаха ^[1].

День ото дня увеличивался приток людей к хижине у дуба, и хотя Крок давал советы и лечил болезни бескорыстно, дар таинственной мудрости все равно приносил ему хороший доход: люди осыпали его подарками и приношениями, стараясь доказать своё доброе к нему расположение. Он первым научился добывать золото из песка Эльбы и стал получать десятую часть от его добычи. Его благосостояние росло. Крок построил крепкие дворцы и замки, приобрёл большие стада, плодородные земли, поля и леса и незаметно стал обладателем богатства, которое предоставила ему вторая палочка щедрой нимфы.

В один прекрасный летний вечер, возвращаясь с отрядом всадников из дальних мест, где он по просьбе двух общин решал спор о границах, Крок увидел супругу на берегу заросшего камышом озера, где когда-то она впервые явилась ему. Нимфа помахала мужу рукой, и Крок, оставив спутников, поспешил ей навстречу. Жена встретила его как обычно, нежно и ласково, но на сердце у неё было тяжело и грустно, а из глаз капали эфирные слёзы, такие лёгкие и воздушные, что испарялись в воздухе, не достигнув земли. Крок очень удивился. Глаза супруги всегда были такими весёлыми, искрились такой неподдельной радостью...

– Что с тобой, моя возлюбленная? – спросил он. – Страшные предчувствия разрывают моё сердце. Скажи, что означают эти слёзы?

Нимфа вздохнула и склонила головку ему на плечо.

– Дорогой супруг, – с печалью в голосе отвечала она, – в ваше отсутствие я прочла в книге судеб, что над моим деревом жизни висит злой рок. Я должна навеки расстаться с вами. Проводите меня в замок, я благословлю детей, ибо с сегодняшнего дня вы никогда меня больше не увидите.

– О любимая, – возразил Крок, – прогони эти мрачные мысли. Что за несчастье может угрожать твоему дубу? Разве не крепок его ствол и не могучи его корни? Посмотри на его ветви, – как широко раскинулись они, обременённые листвой и плодами, как гордо он вздымает к облакам свою вершину. Пока не ослабели эти руки, они будут защищать твоё дерево от любого злодея, который только осмелится посягнуть на него.

– Бессильна здесь рука смертного, – отвечала нимфа. – Муравьи могут защищаться только от муравьёв, комары – только от комаров и все ничтожные земные твари только от себе подобных. Но что может противопоставить самый могущественный из вас законам природы и непреложному предопределению судьбы? Земные короли могут разрушать лишь маленькие холмики, называемые вами замками и крепостями, но самый слабый ветерок смеётся над их могуществом и кружит, где захочет, не обращая внимания на людские запреты. Когда-то ты защитил этот дуб от людского насилия, но если налетит буря, сможешь ли ты помешать ей срывать с него листья? Или, если не видимый глазу червь будет глодать его сердцевину, сможешь ли ты извлечь и раздавить его?

Так, беседуя, они дошли до замка. Стройные девочки радостно запрыгали и бросились к матери, как делали это всегда при её вечерних посещениях. Они наперебой принялись рассказывать, что успели сделать за день; потом, в подтверждение своего художественного вкуса и прилежания, принесли сделанные ими вышивки и шитьё. Но на этот раз час семейного счастья был безрадостным. Девочки скоро заметили на лице отца выражение глубокой скорби и с горестным участием смотрели на слёзы матери, не решаясь узнать их причину. Мать дала дочерям много мудрых советов и добрых предостережений, но её речь походила на лебединую песню ^[2], словно она собиралась благословить этот мир. Когда на небе появилась утренняя звезда, нимфа с грустной нежностью обняла мужа и детей и ушла, как обычно, через потайную дверь к своему дереву, оставив в их сердцах тревожные предчувствия.

Когда взошло солнце, в природе царила покорная тишина, но скоро тяжёлые тучи заслонили его сияющий диск. Стоял душный день. Воздух был насыщен электричеством. Отдалённый гром прокатился над лесом, и стоголосое эхо повторило в ущельях его грозные раскаты. В полдень зигзагообразная молния ударила в дуб и в одно мгновение расщепила его могучий ствол на куски, разметав их по всему лесу.

Потрясённый Крок рвал на себе одежду. Вместе с дочерьми он оплакивал супругу и её дерево жизни, потом собрал оставшиеся куски дуба и, как драгоценные реликвии, принёс их в дом. С этого дня он никогда больше не видел нимфу.

Прошли годы. Девочки выросли. Их красота расцвела, как цветок розы, и слава о них разнеслась далеко по стране. Толпы благородных юношей устремились к отцу Кроку, будто бы за советом или просьбой, на самом же деле полюбоваться его красивыми дочерьми. Так обычно поступают многие молодые парни: желая подкрасться поближе к красивым девушкам, они находят какие-нибудь дела к их отцам.

Три сестры, ещё не осознавшие силу своих талантов, жили в большой дружбе и согласии между собой. Девушки в равной мере обладали даром предвидения. Их речи были пророческими, хотя сами они об этом ещё не догадывались. Но скоро голос лести возбудил в них тщеславие. Селадоны ^[3] ловили каждый звук из их уст, подстерегали каждый жест, каждую улыбку, а по выражению глаз старались угадать свою судьбу. С той поры и пошёл у влюблённых обычай по глазам любимой узнавать, ждёт ли их удача в любви, или нет.

Едва в сердца сестёр прокралось Тщеславие, как на пороге появился его любезный друг – Высокомерие со своей нечестивой свитой: Себялюбием, Самохвальством, Своекорыстием и Своенравием. Старшие сёстры втайне завидовали красоте младшей сестры. Правда, они и сами были красивы, но до Либуши им было далеко. Завидуя, они страстно желали хоть в чём-то превзойти её.

Бэла, так же как в древние времена волшебница Медея, посвятила себя изучению трав. Она знала их скрытую силу и могла приготовлять из них сильные яды и противоядия, а также владела искусством извлекать из этих трав как благоухающие, так и зловонные вещества. Из необозримого пространства , по ту сторону луны, она привлекала духов, и те покорялись ей, ради наслаждения ощущать своим тонким обонянием сладкие благоухания. Но источаемые курильницей отвратительные едкие запахи, пожалуй, могли бы выкурить даже Цихима и Охима ^[4] из пустыни.

Терба, подобно царице Цирцее ^[5], была изобретательна в заклинании стихий. Она могла вызвать бурю и ураган, грозу и град, могла сотрясать и выворачивать недра земли. Своим искусством Терба пользовалась для устрашения людей, добиваясь, чтобы они почитали её как богиню, но если ей было угодно, она могла заставить погоду служить людям и делала это иногда лучше, чем сама мудрая природа.

Два брата как-то поссорились из-за того, что их желания никогда не совпадали. Один из них был хлебопашцем и, заботясь об урожае, всегда хотел дождя, другой – гончаром, и ему постоянно нужны были солнечные лучи для сушки глиняной посуды, которую дождь разрушал. Небо не могло угодить обоим, поэтому они отправились с богатыми дарами в дом Крока и излили свои жалобы перед Тербой. Дочь нимфы посмеялась над ворчливыми братьями, недовольными неразумной бережливостью природы и удовлетворила желания обоих. Она приказала дождю падать на посевы хлебопашца, а солнцу сиять рядом над гончарней его брата.

Искусство обоих сестёр принесло им громкую славу и большое богатство, ибо они никогда не пользовались им бескорыстно, без выгоды для себя. Накопленные сокровища они тратили на строительство замков и покупку поместий с великолепными парками, где устраивали пиры и без устали веселились, дразня и обманывая домогавшихся их любви женихов.

Либуше были чужды гордость и тщеславие сестёр. Обладая такой же способностью проникать в тайны природы и пользоваться её скрытой силой, она не употребляла чудесный дар, унаследованный от матери, для обогащения. Её тщеславие не простиралось дальше осознания собственной красоты, к богатству же она была равнодушна. Не было у неё и стремления внушать людям страх и добиваться от них почитания. В то время как старшие сёстры пировали в принадлежащих им поместьях, спеша от одного удовольствия к другому и приковывая к своим триумфальным колесницам цвет богемского рыцарства, она одна оставалась в доме отца: вела хозяйство, давала советы, оказывала дружескую поддержку обиженным и притеснённым и всё это делала по доброй воле, не требуя никакого вознаграждения ^[6].

Нрава она была кроткого и мягкого и поведения скромного и добродетельного, как и подобает молодой девушке. Правда, втайне она радовалась победам, которые одерживала над сердцами мужчин, и принимала вздохи и ухаживания влюблённых рыцарей как справедливую дань своей красоте, но никто не смел признаться ей в любви, а тем более позволить себе завоевать её сердце. Однако проказник Амур как раз более всего и любит разыгрывать свои шутки с неприступными особами и часто, желая поджечь высокий дворец, бросает горящий факел на низкую соломенную кровлю.

В глубине леса поселился когда-то старый рыцарь, пришедший сюда с войском герцога Чеха. Он возделал пустошь, заложил поместье и решил на склоне лет предаться покою, кормясь урожаем своих полей. Но более сильный сосед завладел его поместьем. Старика приютил один сердобольный крестьянин, предоставив ему в своём жилище и кров и убежище.

Был у рыцаря сын, – единственная отрада и опора его старости, но всё богатство юноши состояло лишь из охотничьего копья да сильных рук, чтобы кормить ими старого отца. Разбой несправедливого Набала ^[7] побудил его к мести. На насилие он готов был ответить насилием, однако запрет старого отца, который не хотел, чтобы сын подвергал свою жизнь опасности, удерживал благородного юношу. И всё же он не собирался совсем отказываться от справедливого возмездия. Тогда отец призвал его и обратился к нему со словами:

– Иди, сын мой, к мудрому Кроку или к его дочерям, и спроси у них, одобряют ли боги твоё намерение и обещают ли его счастливый исход. Если да, – опояшь себя мечом, возьми в руки копьё и отправляйся на битву за своё наследство, если нет, – оставайся здесь, пока не закроешь мне глаза, а там поступай как знаешь.

Юноша отправился в путь и пришёл сначала к роскошному, как храм богини, дворцу Бэлы. Постучавшись, он попросил разрешения войти, но привратник, видя, что проситель явился с пустыми руками, отказал ему как нищему и захлопнул перед ним дверь. Огорчённый, он пошёл дальше. Подойдя к дому Тербы, он снова постучался и попросил выслушать его. Из окошка высунулся привратник и сказал:

– Если ты принёс в кошельке золото для моей повелительницы, то она научит тебя одному из своих добрых словечек, которое откроет тебе твою судьбу. Если же нет, – ступай на берег Эльбы и собери там золотых крупинок столько, сколько листьев на дереве, колосьев в снопе или перьев у птицы, – тогда приходи, и я открою тебе дверь.

Вновь обманувшийся в своих ожиданиях юноша повернулся и зашагал прочь. Когда же он узнал, что провидец Крок в качестве третейского судьи уехал в Польшу улаживать распри между враждовавшими магнатами, то совсем пал духом. После двух неудач, он и от третьей сестры не ожидал ничего хорошего, поэтому, завидев лесной замок её отца, не осмелился к нему подойти, а спрятался в густом кустарнике и предался грустным размышлениям. Вскоре какой-то шум нарушил его мрачные думы. Он услышал топот конских копыт, а вслед за тем в кустарнике мелькнула косуля, которую преследовала прелестная охотница, сопровождаемая всадницами на стройных конях. Она спустила стрелу, и та со свистом прорезала воздух, но не попала в цель.

Юноша быстро схватил самострел, натянул тетиву и выпустил оперённую стрелу, которая, пронзив сердце животного, повергла его на землю.

Девушка удивилась такому неожиданному вмешательству и оглянулась, ища взглядом незнакомого охотника. Заметив это, стрелок вышел из кустов и почтительно склонил перед ней голову. Взглянув на незнакомца, Либуша подумала, что никогда ещё ей не доводилось видеть юноши прекраснее. Весь его облик произвёл на неё сильное впечатление, и невольно она почувствовала к нему расположение, какое обычно выпадает на долю людей со счастливой внешностью.

– Скажи мне, любезный чужестранец, – обратилась она к нему, – кто ты, и какой случай привёл тебя в эти места?

Молодой человек догадался, что сама судьба помогла ему найти наконец то, что он искал, и скромно изложил свою просьбу, не умолчав и о том как его встретили слуги её сестёр, и какие при этом унижения ему пришлось претерпеть.

– Пойдём со мной в замок, – приветливо сказала Либуша. – Я загляну в книгу судеб и узнаю, какой совет дадут тебе боги. Завтра с восходом солнца ты получишь ответ.

Юноша повиновался. Во дворце любезная хозяйка оказала ему радушный приём. Гость был восхищён этим, а ещё более красотой Либуши. Её обворожительный образ всю ночь витал перед его взором. Как только мог, противился он дремоте, стараясь запечатлеть в памяти каждое мгновение из событий прошедшего дня, оставившего у него ощущение восторга. Либуша, со своей стороны, наслаждалась сладким сном. Для предсказания будущего ей надо было отрешиться от посторонних мыслей, мешающих предчувствию, но её пылкая фантазия связывала образ юного чужестранца со всеми знаменательными видениями, навеянными ей этой ночью. Она находила его там, где не искала, и при таких обстоятельствах, из которых не могла понять, какое отношение может иметь к ней этот незнакомец.

Проснувшись рано утром и, как обычно, намереваясь приступить к разгадыванию ночного сна, прелестная дочь нимфы хотела было отбросить грёзы минувшей ночи, казалось, случайно вмешавшиеся в её пророческую фантазию, и не придавать им значения. Но смутное предчувствие подсказывало ей, что эти видения срывают покров с будущего, предсказывая ей ход предстоящих событий. В том, что её фантазия в эту ночь вернее, чем когда-либо, подметила скрытое предопределение судьбы, она ни сколько не сомневалась.

Так, Либуша узнала, что гостивший у неё молодой человек воспылал к ней горячей любовью, и такое же ответное чувство обнаружила она в собственном сердце. Но эту новость она тотчас же скрепила печатью молчания. Скромный юноша тоже поклялся ни словом, ни взором не выдавать свою тайну, чтобы не встретить презрительный отказ, ибо стена, разделяющая его и дочь Крока, казалась ему непреодолимой.

Прекрасная Либуша уже знала, какой ответ должна дать гостю, но ей было грустно так скоро расставаться с ним. Утром, когда взошло солнце, она пригласила его в парк и сказала:

– Покров неясности ещё застилает мне глаза и не даёт разглядеть твою судьбу. Подожди до захода солнца.

А вечером:

– Останься ещё до восхода солнца.

И на следующий день:

– Потерпи до утра.

И на третий день:

– Побудь ещё и сегодня.

На четвёртый день Либуша, не найдя больше повода задерживать гостя, не обнаружив при этом свою тайну, наконец отпустила его с таким напутствием:

– Боги не хотят, чтобы ты вступал в противоборство с одним из могущественнейших в стране людей. Страдать и терпеть – удел слабых. Возвращайся к отцу, будь ему утешением в старости и корми его трудами своих прилежных рук. Прими от меня в подарок двух белых быков из моего стада и эту палку, чтобы управлять ими, и, когда она расцветёт и принесёт плоды, ты обретёшь дар пророчества.

Юноша считал себя недостойным такого подарка, ибо у него не было возможности ответить тем же. Он покраснел от стыда и молча принял дар, но тем красноречивее было выражение его глаз при грустном расставании. У ворот стояли на привязи два белых быка, лоснящихся и холёных, как тот божественный бык, на гладкой спине которого плыла по голубым волнам океана молодая Европа ^[8]. Юноша отвязал их и, не торопясь, погнал перед собой. Занятый мыслями о прекрасной Либуше, он не заметил как подошёл к дому. Не смея мечтать об ответной любви, юноша дал клятву никого кроме неё не любить всю свою жизнь.

Старый рыцарь обрадовался возвращению сына, а ещё больше тому, что совет дочери мудрого Крока так удачно совпал с его желанием. Ну а сын не замедлил последовать либушиному совету и занялся земледелием.

Он надел на быков ярмо и запряг их в плуг. Первая же борозда получилась на славу. Быки за один день вспахали земли больше, чем за то же время могли это сделать двенадцать пар обычных быков. Ибо они были такие же сильные и выносливые, как бык, выпрыгивающий из облаков в календаре под знаком апреля месяца ^[9], а не вялые и флегматичные, как евангельский бык ^[10], словно овчарка, уныло бредущий подле святой повозки.

Герцог Чех, который во главе войска первым пришёл в Богемию, давно скончался, не оставив после себя наследника титула и княжеского трона. После его смерти магнаты объявили новые выборы, но не сумев укротить свой буйный нрав, так и не пришли к общему согласию. Корысть и самомнение уподобили первый богемский ландтаг польскому сейму ^[11]. За княжескую мантию ухватилось столько рук, что она разорвалась в клочья и не досталась никому. Правление распалось, и наступила анархия. Каждый делал что хотел: сильный угнетал слабого, большой – малого, богатый – бедного. Не стало твёрдой власти в стране. Впрочем, находились пустые головы, утверждавшие, что в новой республике всё обстоит благополучно.

– Всё в порядке, – говорили они, – всё идёт своим чередом. У нас так же, как и повсюду: волк пожирает овцу, коршун – голубку, лисица – курицу.

Такое беззаконие не могло долго продолжаться. Когда опьянение мнимой свободой прошло и люди отрезвели, вступил в свои права Разум. Патриоты, честные граждане и все, кому дорога была родина, решили уничтожить идола – многоголовую гидру и вновь объединить народ под одной главой.

– Давайте, – говорили они, – выберем князя, который управлял бы нами по законам и обычаям наших отцов, обуздал бы произвол и установил в стране порядок и справедливость. Пусть нашим правителем станет не самый могущественный, не самый смелый, не самый богатый, а самый мудрый.

Народ, давно уставший от притеснения мелких тиранов, на этот раз был единодушен и встретил это предложение бурным одобрением. Созвали ландтаг, и выбор пал на мудрого Крока. Снарядили и отправили к нему почётное посольство с приглашением принять княжеское достоинство. И хотя Крок не стремился к достижению высоких почестей, он, не колеблясь, согласился с волей народа. Его облачили в пурпур, и он с большой помпой вступил в княжескую столицу Вышеград ^[12], где народ встретил его ликованием и присягнул на верность как своему правителю. Тут он убедился, что и первая камышовая палочка щедрой нимфы одарила его.

Скоро слава о справедливости и мудрых законах Крока разнеслась далеко за пределами страны. Сарматские князья ^[13], постоянно враждовавшие между собой, приезжали издалека со своими распрями к его судейскому трону. Он взвешивал их тяжбы на непогрешимых весах закона и, подобно досточтимому Солону ^[14] или мудрому Соломону ^[15], восседавшему на троне среди двенадцати львов, изрекал приговор.

Однажды, когда несколько подстрекателей, объединившись, восстали против спокойствия своей страны и вынудили легко возбудимый польский народ взяться за оружие, Крок, во главе войска, отправился в Польшу и предотвратил гражданскую войну. В благодарность за подаренный мир, поляки избрали его также и своим герцогом. Он построил там новый город, названный в его честь Краковым. Этот город и поныне сохранил за собой право короновать польских правителей.

До конца своих дней Крок со славою управлял страной. Когда же почувствовал, что его жизненный путь подходит к концу и смерть близка, то велел сколотить гроб из кусков дуба, на котором жила нимфа, и в нём похоронить его останки. Потом почил с миром и, оплакиваемый дочерьми, в дубовом гробу был предан земле. Вся страна скорбела о нём.

Едва была закончена траурная церемония, как выборные от всех сословий собрались на совет, чтобы решить, кто займёт освободившийся княжеский трон. Все были единодушны в том, что наследницей трона должна стать одна из дочерей Крока. Не могли только прийти к соглашению, какая из них.

Бэла вряд ли могла рассчитывать на успех, так как обладала недобрым сердцем и часто употребляла волшебный дар во вред людям. Но она посеяла в народе такой страх, что никто не решался выступить против, из опасения навлечь на себя её гнев. Голосование прошло в полном безмолвии. Ни одного голоса не было за неё, но и ни одного против.

С заходом солнца народные представители разошлись, отложив выборы до следующего дня. На сей раз, было предложено имя средней сестры. Но сознание силы своих могущественных заклинаний вскружило голову Тербы, сделав её надменной и заносчивой. Она требовала, чтобы её почитали как богиню, и, если ей беспрестанно не курили фимиам, становилась капризной, угрюмой и своенравной. Словом, обнаруживала качества, не свойственные представительницам прекрасного пола. Её боялись меньше, чем старшую сестру, но любили не больше. По этой причине на поле, где происходили выборы, было тихо, как на поминках, и опять никто не голосовал.

На третий день обсуждалась кандидатура Либуши. Едва произнесли это имя, как среди избирателей послышался одобрительный гул; строгие лица прояснились, и морщины на них разгладились. Каждый избиратель говорил соседу о претендентке на престол только хорошее. Один отмечал её благонравие, другой – скромность, третий – ум, четвёртый – дальновидность, пятый – бескорыстие, десятый – целомудрие, ещё девяносто – красоту, и остальные – бережливость. Если влюблённый перечисляет слишком длинный список достоинств любимой, всегда возникает сомнение, обладает ли она хоть одним из них. Но народ в своих оценках ошибается редко и склонен судить скорее в ущерб доброй славе, чем к её выгоде. При таком всеобщем признании её похвальных качеств, Либуша была, конечно, наиболее достойной претенденткой на богемский трон. По крайней мере, так считали избиратели. Но если уж в таком деле как замужество предпочтение, отданное младшей сестре перед старшими часто, как показывает опыт, нарушает семейный мир, то в данном случае мог быть нарушен добрый мир в стране. Это соображение повергло мудрых опекунов народа в большое смущение. Недоставало оратора, который силой своего красноречия побудил бы избирателей в этот решающий час энергично и твёрдо проявить добрую волю. И такой оратор нашёлся.

Один из самых влиятельных в стране богемских магнатов, – верный вассал герцога, князь Владомир, – давно уже вздыхал по прекрасной Либуше и сватался за неё ещё при жизни её отца, который любил его, как сына, и всей душой желал, чтобы взаимная любовь соединила молодую пару. Но гордая девушка словно не замечала молодого князя, а неволить её добрый отец не хотел. И всё-таки Владомир не терял надежды верностью и настойчивостью преодолеть либушино упрямство, но, находясь в свите герцога, ему, пока тот был жив, так и не удалось продвинуться к желанной цели ни на шаг. Но вот, казалось, настал момент, когда достойным поступком он мог заслужить великодушную благодарность Либуши и завоевать её сердце, до сих пор не отвечавшее на его любовь. Рискуя навлечь на себя ненависть и гнев старших сестёр, он решил во что бы то ни стало возвести любимую на трон её отца. Заметив нерешительность колеблющихся избирателей, Владомир выступил вперёд и сказал:

– Если вы хотите выслушать меня, доблестные рыцари и благородные представители народа, то я приведу вам одно сравнение, из которого вы увидите, как можно лучше использовать предстоящие выборы для блага народа и процветания нашего отечества.

Наступила мёртвая тишина, и он продолжал:

– Трудолюбивые пчёлы потеряли матку, и весь рой стал вялым и бездеятельным. Пчёлы редко и неохотно покидали улей и лениво собирали нектар, отчего их промысел пришёл в упадок. Тогда поняли они, что отсутствие дисциплины и порядка грозит им гибелью, и всерьёз задумались о новой царице. И вот, в один из таких дней, прилетела к ним оса и говорит: “Выберите меня вашей царицей. Я сильна и грозна; гордый конь боится моего жала; я дам отпор даже вашему злейшему врагу – льву, если он приблизится к вашему улью. Я буду защищать и охранять вас”. Эта речь очень понравилась пчёлам, но, поразмыслив, самые мудрые из них ответили: “Ты сильна и грозна, но жала, которым ты хочешь защищать нас, боимся и мы. Ты не можешь быть нашей царицей”. Тогда с громким жужжанием прилетел шмель и сказал: “Возьмите меня вашим царём. Слышите, как шум моих крыльев возвещает о моём величии и достоинстве? Есть у меня и жало, чтобы защищать вас”. Пчёлы ответили: “Мы спокойный и мирный народ. Гордый шум твоих крыльев причинит нам только неудобство и помешает нашей прилежной работе. Ты не годишься нам в цари”. Но вот прилетела крупная пчела. “Пусть я больше и сильнее вас, – сказала она, – но никогда превосходство моей силы не причинит вам вреда. Смотрите, опасного жала у меня совсем нет. Я мягкого нрава и, кроме того, друг порядка и бережливости; умею управлять ульем и требовательна в работе”. Пчёлы ответили: “Ты достойна управлять нами; мы покоряемся тебе. Будь нашей царицей!”

Владомир умолк. Все присутствующие поняли смысл его речи, и общее мнение уже склонялось в пользу Либуши, но как раз в тот момент, когда выборные хотели приступить к голосованию, над полем, где они собрались, с громким карканьем пролетел ворон. Этот неблагоприятный знак прервал все дальнейшие обсуждения, и выборы были отложены до следующего дня. Ворона послала Бэла со злым умыслом – помешать выборам. Она знала, куда клонятся симпатии избирателей, и возненавидела князя Владомира лютой ненавистью. Посоветовавшись с сестрой Тербой, Бэла решила подослать ночью к их общему врагу могучего толстяка-домового, чтобы тот задушил его.

Смелый рыцарь, не догадываясь о надвигающейся беде, подошёл к своей повелительнице и впервые удостоился её дружелюбного взгляда, вознесшего его на вершину блаженства. Но ещё больший восторг он испытал, когда получил в подарок розу, украшавшую грудь девушки. Передавая цветок, она пожелала, чтобы рыцарь дал ему увянуть у его сердца. Владомир придал словам Либуши совсем не тот смысл, что она в них вложила, ибо нет более обманчивой науки, чем наука о толкованиях в любви, где ошибки – обычное дело. Влюблённый рыцарь решил сохранить розу как можно дольше. Он поставил её в цветочную вазу с холодной водой и, убаюканный радужными мечтами, уснул.

В жуткий полночный час явился подосланный Бэлой душегуб и, громко пыхтя, сдул все замки и задвижки с дверей опочивальни Владомира. Словно мельничный жернов прокатили по спящему рыцарю, когда домовой навалился на него всей своей стопудовой тушей. Казалось, ещё мгновение и жизнь оставит Владомира... И тут он, к счастью, вспомнил о розе, стоявшей в вазе у его изголовья. В этом страшном удушьи рыцарь прижал цветок к груди и воскликнул:

– Увянь со мной, прекрасная роза, умри на моей холодеющей груди в знак того, что последняя моя мысль была о той, кто подарил мне тебя.

И в тот же миг он почувствовал облегчение. Домовой не смог противостоять магическому действию цветка и стал весить не больше пушинки, а ненавистный ему запах розы скоро совсем изгнал его из спальни. Наркотический аромат благоухающей розы вернул Владомиру освежающий сон. С восходом солнца он встал, свежий и бодрый, и поскакал к месту выборов узнать о впечатлении, произведённом его вчерашней аллегорией на настроение избирателей. Ему любопытно было посмотреть, какой оборот примет на этот раз дело и, в случае если поднимется противный ветер, грозящий посадить на мель утлый челн его надежд и желаний, приналечь на руль и направить его по правильному пути. Однако на сей раз никакой опасности не было. Почтенные старейшины за ночь так тщательно пережевали и переварили притчу Владомира, что она проникла им в душу и сердце.

Один ловкий рыцарь, почуяв благоприятное разрешение кризиса в пользу Либуши и догадываясь о сердечной тайне чувствительного Владомира, решил или вырвать у него честь возведения девушки на богемский трон, или разделить её с ним. Обнажив меч, он выступил вперёд и громко провозгласил Либушу герцогиней Богемской, предложив всем, кто согласен с ним, также обнажить мечи и отстоять свой выбор. Тотчас же сотни обнаженных мечей засверкали над выборным полем, и громкие крики радости возвестили избрание новой правительницы. Повсюду раздавался народный призыв: “Да будет Либуша нашей герцогиней!”

К Либуше была послана депутация во главе с князем Владомиром и рыцарем, первым провозгласившим её правительницей, известить дочь мудрого Крока о возведении её в княжеское достоинство. Либуша приняла власть над народом с краской смущения, придающей женскому лицу невыразимую прелесть, а очарование её чудных глаз подчинило ей все сердца. Народ с ликованием присягнул на верность своей избраннице.

Хотя обе сестры, из зависти и чувства мести за проявленное к ним пренебрежение, и старались с помощью чародейства и клеветы вызвать волнения среди народа и подточить спокойствие и благополучие страны, управляемой юной княгиней, Либуша умела так умно и вовремя обезвредить все враждебные замыслы этих ведьм, что они в конце концов утомились и прекратили свои бесплодные интриги.

Между тем влюблённый Владомир со страстным нетерпением ожидал решения своей судьбы. Не раз старался он прочесть его в прекрасных глазах повелительницы. Но Либуша приказала им хранить молчание и не выдавать её сердечных тайн, а требовать устного объяснения у любимой, предварительно не обменявшись с ней многозначительными взглядами, он не решался. Но неувядающая роза ещё продолжала питать его надежды. По истечении года, она была всё так же свежа, как и в тот вечер, когда Владомир получил её из рук прекрасной Либуши.

Хотя для влюблённого цветок из рук девушки, букет, ленточка или локон гораздо дороже, чем его собственный выпавший зуб, однако без откровенного признания любая из этих прекрасных вещей всего лишь двусмысленный намёк на любовь.

Итак, Владомир вынужден был играть роль вздыхающего пастушка при дворе своей очаровательной богини и ждать, что со временем обстоятельства переменятся в его пользу.

Стремительный рыцарь Мечеслав, наоборот, добивался успеха более энергично. При каждом удобном случае, он старался протиснуться вперёд, чтобы быть на виду у герцогини. В день присяги рыцарь был первым, кто присягнул ей на верность. Всюду неотлучно, как Луна за Землёй, следовал он за Либушей, готовый покорной услужливостью доказать ей свою преданность, а во время народных празднеств и торжественных процессий обнажал сверкающий меч, напоминая о своей услуге. Но Либуша, как это нередко бывает, скоро, казалось, совсем забыла своих покровителей, ибо когда обелиск воздвигнут, никого не интересуют рычаги и инструменты, поднявшие его ввысь. Так, по крайней мере, объясняли себе холодность девушки претенденты на её сердце. На самом деле оба они заблуждались. Владелицу трона нельзя было упрекнуть в бесчувственности или неблагодарности, но сердце её не было свободным, и она не могла распоряжаться им по своему желанию. Оно вынесло уже свой приговор в пользу стройного охотника. Первое впечатление Либуши от встречи с ним было слишком велико, чтобы кто-то другой мог занять его место. За прошедшие три года образ привлекательного юноши, запечатлевшийся в её сознании, не стёрся и не поблек. Такой же неизменной осталась и любовь к нему, ибо у прекрасного пола она от природы имеет такое свойство, что если выдержит испытание в течение первых трёх месяцев, то остаётся неизменной и через три раза по три года и даже дольше, о чём убедительно свидетельствуют очевидные примеры наших дней.

Когда героические сыны Германии ^[16] отплывали далеко за океан, чтобы оружием уладить распрю между Британией и её своенравной дочерью ^[17], они покидали своих красоток под взаимные клятвы в верности и постоянстве. Но, прежде чем последний бакен на Везере остался у них за спиной, большая часть уплывших была уже забыта их Хлоями ^[18]: непостоянные девушки поспешили заполнить освободившееся пространство в своих сердцах суррогатом любви и устремились к новым любовным приключениям. Любящие же и верные, обладающие достаточной стойкостью, чтобы выдержать испытание водой, были неповинны ни в одной измене, пока обладатели их сердец находились по ту сторону чёрного бакена и, говорят, до возвращения своих героев на родину сохраняли клятву нерушимой, заслужив от любимых награды за терпение и постоянство.

Итак, нет ничего удивительного, что при подобных обстоятельствах Либуша противостояла домогательствам охотившегося за её сердцем цветущего рыцарства, подобно прекрасной царице Итаки ^[19], позволявшей толпе женихов напрасно вздыхать, в то время как её сердце было в плену у седобородого Улисса ^[20]. Однако расстояние между положением и происхождением девушки и её любимого было так велико, что не допускало никаких иных отношений, кроме платонических. Но что в них толку, если они лишь тень любви, которая не светит и не греет. Правда, в те далёкие времена родословному дереву и пергаментным свиткам придавали мало значения.

Но ведь всем известно, что высокий вяз обвивают только благородные лозы, а не простой, вьющийся по заборам садовый хмель. Неравный брак при разнице в положении в один дюйм, конечно, не возбуждал тогда толков, как в наш образцовый век, но расстояние в локоть длиной, да к тому же если этот промежуток стремятся занять благородные соперники, уже бросалось в глаза.

Всё это и многое другое Либуша зрело взвесила в уме и решила не прислушиваться к голосу страсти, – этой обманчивой болтуньи, – как бы громко ни говорил в пользу молодого охотника покровительствующий ему Амур. Словно целомудренная весталка ^[21], она дала себе строгий обет, – всю жизнь оставаться девственницей и не отвечать претендентам на её сердце ни взглядом, ни жестом, ни улыбкой, ни словом. Правда, при этом, справедливости ради, Либуша оставила за собой право на платоническую любовь без каких-либо ограничений.

Такой монашеский образ мыслей был чужд обоим влюблённым, поэтому они никак не могли объяснить себе причину убийственной холодности повелительницы. Спутница Любви, Ревность, стала нашёптывать им слова, вызывающие у них мучительные подозрения. Каждый считал другого своим счастливым соперником. Они неотступно следили друг за другом, ожидая сделать открытие, которого сами так боялись. Но Либуша отвешивала свою скудную благосклонность обоим претендентам с такой осторожностью и такой точной мерой, что ни одна чаша весов не перетягивала другую.

Истомлённые напрасным ожиданием, рыцари покинули княжеский двор и с затаённой досадой вернулись в свои поместья, пожалованные им за воинские заслуги ещё герцогом Кроком.

С собой на родину они принесли одно только недовольство. Князь Владомир скоро стал в тягость всем своим вассалам и соседям. Рыцарь же Мечеслав занялся охотой и, гоняя косуль и лисиц по полям и загонам подданных, вытаптывал со своей свитой обработанную крестьянами землю, лишая их многих десятков мальтеров ^[22] зерна будущегурожая.

Великий стон прокатился по стране, но не было судьи, который воспрепятствовал бы этим бесчинствам, ибо кому охота спорить с более сильным.

И никогда слух о притеснении народа не достиг бы трона герцогини, не обладай она даром прозорливости, благодаря которому ни одна несправедливость в пределах её владений не могла остаться скрытой от неё.

А так как характер у Либуши был мягкий, что подтверждали и нежные черты её прелестного лица, то её очень огорчили распущенность и произвол тех, кто стоял у власти, и она стала думать, как предотвратить беду. Разум подсказывал ей,что надо последовать примеру мудрых богов, которые, восстанавливая справедливость, не всегда наказывали виновников тотчас же на месте преступления, но возмездие, следовавшее за ними по пятам, рано или поздно все равно настигало их.

Молодая герцогиня созвала рыцарей и представителей сословий на всенародный суд и велела глашатаям громко всех оповестить, что каждый, у кого есть жалоба, или кто хочет заявить о содеянной несправедливости, может свободно и смело выступить на суде, и ему будет оказано покровительство.

Со всех концов страны пришли угнетённые и обиженные, спорящие и тяжущиеся – все, кто нуждался в защите. Либуша сидела на троне, как богиня Фемида, с мечом и весами в руках и беспристрастно выносила приговоры, не взирая на положение противоборствующих сторон.

Все удивлялись мудрости, с какой она разбирала сбивчивые показания в делах о “твоём” и “моём”, не блуждая, как иные тупоголовые и бестолковые судьи, в лабиринтах крючкотворства, и с каким неутомимым терпением находила в хитросплетении запутанного процесса нужную нить и распутывала её до конца, без единого обрыва.

В последний день суда, когда сутолока у барьера перед судейским помостом мало-помалу улеглась и заседание уже подходило к концу, принесли свои жалобы и потребовали, чтобы их выслушали, сельский житель – сосед богатого Владомира, и ходок от подданных любителя охоты Мечеслава. Их допустили. Первым взял слово селянин – сосед Владомира.

– Один трудолюбивый землепашец, – начал он, – огородил себе небольшой участок земли на берегу широкой реки, серебристые струи которой с нежным журчанием стекались в живописную долину. Он полагал, что мощный поток будет служить ему защитой от прожорливой дичи, опустошающей посевы, и напоит водой корни его плодовых деревьев, чтобы они скорее росли и приносили богатый урожай. Но когда, благодаря его прилежному труду, плоды на деревьях созрели, замутилась обманчивая река, некогда тихие воды забурлили, вышли из берегов и, отрывая один за другим куски плодородной пашни, стали уносить их с собой. Река размыла себе новое русло посреди поля, возделанного честным крестьянином, который сам едва спасся от бурных вод зловредного потока, да ещё вынужден был отдать ему большую часть своей пахотной земли. Могущественная дочь мудрого Крока, к тебе с мольбой обращается бедный землепашец. Повели надменному потоку, чтобы он не катил свои бурные воды по ниве трудолюбивого пахаря и не лишал его надежды на богатый урожай полей, а спокойно нёс их по собственному руслу.

Во время этой речи затуманился светлый лик прекрасной Либуши, мужественным и серьёзным стал её взор. Всё вокруг превратилось в слух, ожидая услышать приговор.

– Твоё дело простое и честное, – наконец произнесла она. – Никакое насилие больше не нарушит твои права. Крепкая дамба укротит непокорную реку и вернёт её в прежнее русло, за пределы которого она не посмеет выходить, а ущерб, причинённый опустошительным потоком, я возмещу тебе её рыбой в семикратном размере.

Потом она кивнула старшему из ходоков, давая понять, что настал его черёд излагать свою жалобу, и тот, поклонившись до самой земли, обратился к ней с вопросом:

– Мудрая дочь славного Крока, скажи, кому принадлежит урожай в поле – сеятелю, бросившему семена в землю, чтобы они проросли и дали дружные всходы, или урагану, который уничтожает его?

– Сеятелю, – отвечала Либуша.

– Тогда прикажи урагану, – сказал посланец, – чтобы он не выбирал наши нивы местом своих буйных проказ, не топтал посевы и не отряхивал плоды с наших деревьев.

– Пусть так и будет, – был ответ герцогини. – Я укрощу буйный ураган и изгоню его с ваших полей. Пусть он борется с тучами, что надвигаются с севера, и разгоняет их, когда они угрожают стране бурей и градом.

И князь Владомир, и рыцарь Мечеслав, – оба были заседателями суда. Когда они услышали приговор, то побледнели и со злобной яростью уставились в землю, не смея обнаружить свою досаду, тем большую, что приговор этот был вынесен им устами женщины. Хотя жалобщики, щадя их честь, скромно завуалировали свои жалобы аллегорической завесой, а справедливый приговор верховной правительницы оставил этот покров нетронутым, ткань его была так тонка и прозрачна, что каждый, у кого были глаза, видел, кто за ней скрывается. Но обратиться за поддержкой к народу с судейского помоста, сидя рядом с герцогиней, рыцари не посмели, да к тому же её справедливое решение вызвало такое всеобщее ликование, что провинившимся ничего не оставалось, как подчиниться ему, хотя и с большой неохотой. Владомир возместил своему соседу-землепашцу убыток в семикратном размере, а “Нимрод” ^[23] Мечеслав поклялся рыцарской честью, что никогда больше не будет выбирать поля своих подданных местом для травли зайцев. Либуша указала им более достойное поприще, где энергия рыцарей помогла бы придать их славе, издающей ныне дребезжащий звон разбитой посуды, былую созвучность рыцарским добродетелям. Она поставила и того, и другого во главе войска, которое должно было выступить против сербского короля Цорнбока, – великана и могущественного чародея, замышлявшего завоевать Богемию. Причём обоим поставила условие: до тех пор не возвращаться в столицу, пока один из них не добудет ей султан, а другой золотые шпоры поверженного колдуна.

В этом военном походе роза вновь доказала свою магическую силу. Благодаря этому неувядающему цветку, князь Владомир был так же неуязвим для смертоносного оружия, как Ахилл-герой, и быстр, ловок и лёгок, как Ахилл-мотылёк ^[24].

Войска встретились на северной границе богемского государства. И вот, подан сигнал к началу битвы. Храбрые воины Богемии как буйный вихрь налетели на полчища противника и скосили густой лес их пик, как серп жнеца скашивает пшеничное поле. Цорнбок пал под могучими ударами их мечей. Кровью врагов рыцари начисто смыли пятна со своей рыцарской чести и с триумфом вернулись в Вышеград, прихватив с собой обещанные трофеи. Войско было распущено по домам, и Либуша отпустила обоих героев на родину, наградив их всеми знаками почёта и своей благосклонностью. В доказательство последней, она подарила им на память пурпурово-красное яблоко и велела, не разрезая, мирно разделить его между собой. Рыцари отправились в путь и, положив яблоко на щит, приказали нести его впереди для всеобщего обозрения. Дорогой они совещались, как умнее разделить подарок, не нарушая наказа милой дарительницы.

Пока попутчики не достигли места, где их пути расходились, они ещё пытались договориться добром. Но теперь встал вопрос, кому хранить плод, в котором у обоих была равная доля и у каждого только его часть. Рыцари ждали от подарка большого чуда, и это ещё сильнее возбуждало у них желание обладать им. Не придя к согласию, они взялись за оружие, чтобы мечом доказать своё безраздельное право на подарок герцогини.

В это время той дорогой пастух гнал стадо овец, и соперники выбрали его третейским судьёй, возможно потому, что три хорошо известные богини когда-то тоже обратились к пастуху с просьбой разрешить их спор из-за яблока ^[25] . Выслушав обе спорящие стороны, пастух немного подумал и сказал:

– В этом подарке скрыт глубокий смысл. Но кто доберётся до него, кроме умной девушки, вложившей его туда? Я полагаю, яблоко – обманчивый плод, так как оно созрело на древе раздора, и его пурпурово-красная оболочка означает кровавую вражду между вами, господа рыцари. Один из вас уничтожит другого и ничего не получит от подарка, ибо нельзя разделить яблоко, не разрезая его.

Оба рыцаря внимательно выслушали пастуха и подумали, что в его словах заключается большая мудрость.

– Ты правильно рассудил, – сказали они. – Разве это спорное яблоко уже не возбудило нашего гнева и не вызвало вражды между нами? Разве мы не приготовились биться за обманчивый дар гордой девушки, ненавидящей нас? Не она ли готовила нам погибель, когда поставила нас во главе войска, а когда ей это не удалось, вооружила наши руки мечом раздора? Мы отказываемся от злонамеренного подарка, – пусть никому из нас не принадлежит это яблоко. Возьми его себе в награду за честное разрешение спора, – судье должен принадлежать плод, а тяжущимся его оболочка.

Владомир и Мечеслав отправились своей дорогой, а пастух, с присущим судьям спокойствием, съел предмет спора.

Двусмысленный дар герцогини вызвал недовольство рыцарей, а когда по возвращении домой они к тому же узнали, что не могут распоряжаться своими ленниками и подданными как прежде, а должны подчиняться законам, которые Либуша издала для общей безопасности в стране, их недовольство возросло ещё больше. Они вступили друг с другом в союз и стали вербовать себе сторонников. К ним присоединилось много бунтовщиков, которых они рассылали по округам всячески поносить бабье правление.

– Какой позор! – говорили они. – Мы подданные женщины, пожинающей лавры наших побед, чтобы разукрашивать ими свою прялку. Мужчине надлежит быть хозяином в доме, а не женщине. Это его исконное право, и таков обычай у всех народов. Что за войско без герцога, гордо выступающего впереди своих воинов? Все равно, что туловище без головы. Пусть нашим правителем будет герцог, ему мы и покоримся.

Эти призывы не остались без внимания герцогини. Она очень хорошо знала, откуда дует ветер и что означает его шум. Либуша пригласила к себе выборных депутатов и выступила перед ними с достоинством земной богини. Слова текли из её девичьих уст, как медовая патока.

– В стране ходят толки, – обратилась она к собранию, – что вы хотите герцога, который в военном походе выступал бы впереди вас, и что вы считаете бесславным подчиняться мне, женщине. Но не вы ли свободно и без принуждения выбрали из своей среды не мужчину, а дочь народа и облачили её в пурпур, чтобы она управляла вами по законам и обычаям страны? Кто может обвинить меня хотя бы в одной ошибке за время моего правления, пусть открыто выступит и укажет мне на неё. Разве я не управляла вами разумно и справедливо, по примеру моего отца – мудрого Крока? Не я ли сглаживала холмы, спрямляла уступы и выравнивала впадины? Не я ли охраняла ваши посевы, спасала стада от волков и оберегала сады? Не я ли заставила упрямых насильников склонить их гордые головы? Не я ли помогала угнетённому, а слабому давала посох, чтобы он мог опереться на него? И вам надлежит помнить ваше обещание быть мне верными, доброжелательными и преданными. Если же, по-вашему, покоряться женщине бесславно, то почему вы не подумали об этом раньше, когда выбирали меня своей повелительницей? Если это позор, – он падает на ваши головы. Но ваши помыслы показывают, что вы не понимаете собственной выгоды. Нежна и мягка рука женщины, привыкшая держать веер, но груба и жилиста рука мужчины, и тяжела она, когда несёт бремя власти. Или вы не знаете, что там, где правит женщина, власть принадлежит мужчинам, ибо она выслушивает их мудрые советы. Там же, где нет прялки у трона, там власть у женщин, так как женщины, которых любит король, властвуют над его сердцем. Поэтому обдумайте хорошенько ваши намерения, чтобы потом не раскаяться в собственных ошибках.

Либуша умолкла, и в зале собрания воцарилась глубокая, почтительная тишина. Никто не осмелился возразить ей. Только князь Владомир и его союзники не желали отказываться от своих замыслов и зашептались между собой:

– Хитрая лесная серна упрямится, не хочет оставить жирное пастбище, но рог охотников должен прозвучать громче и спугнуть её ^[26].

На следующий день они подговорили рыцарей настойчиво потребовать от княгини, чтобы она в течение трёх дней выбрала себе супруга по сердцу и этим выбором дала народу герцога, который разделил бы с ней управление страной.

Когда Либуша услышала столь категорическое требование, провозглашённое будто бы от имени народа, кровь бросилась ей в лицо и залила девичьи щёки краской стыда. Её ясные глаза видели все грозившие опасностью подводные камни.

Либуша хорошо понимала, что если, по обычаю великих мира сего, удерживать своё чувство в плену и, подчинив его интересам государства, дать руку одному из претендентов, все остальные соперники сочтут себя оскорблёнными и будут думать о мести. Кроме того, её тайный обет оставался для неё святым и нерушимым. Поэтому она решила ещё раз попытаться убедить выборных отказаться от своих требований.

– По смерти орла, – начала она, – птицы выбрали королевой дикую горлицу, и все покорились её нежному воркованию. Однако легкомысленные и ветреные по своей птичьей природе, они скоро раскаялись и изменили своё решение. Гордый павлин полагал, что только он, и никто другой, достоин властвовать в этом королевстве. Хищный ястреб, ловко охотившийся на мелких пташек, тоже считал позором быть подданным миролюбивой голубки. Они нашли единомышленников, и один из них, – подслеповатый филин, – взялся подговорить птиц, чтобы они потребовали новых выборов короля. Глуповатая дрофа, неповоротливый глухарь, ленивый аист, слабоумная цапля и все наиболее крупные птицы стучали клювами и каркали, выражая ему одобрение, а стая мелких птичек, не понимая что происходит, чирикала то же самое в кустах и на изгородях. Но вот в воздух смело взмыл коршун, и все птицы закричали: “Какой величественный полёт! Как гордо окидывает пространство молниеносный взгляд его огненных глаз, и какое выражение могущества в его изогнутом клюве и цепких лапах. Пусть смелый коршун будет нашим королём!” Завладев троном, надменная птица сразу показала пернатым подданным силу своих когтей. Она выщипывала перья у крупных птиц и разрывала на куски мелких певчих пташек.

Как ни глубокомысленна была эта речь, она не произвела должного впечатления на умы, настроенные в пользу перемены правления, и народное решение, согласно которому Либуше в течение трёх дней надлежало выбрать себе супруга, осталось в силе.

Князь Владомир торжествовал, полагая, что наконец-то настал его час и он скоро получит прекрасную добычу, к которой так долго и безуспешно стремился. Если до сих пор он позволял себе только тайно вздыхать, то теперь любовь и честолюбие сделали его красноречивым. Князь пришёл во дворец и попросил герцогиню выслушать его.

– Милостивая владычица народа и моего сердца, – обратился он к ней. – Ни одна тайна не может быть скрыта от тебя. Ты знаешь, – в этой груди бушует пламя, чистое и святое, как на алтаре богов, и тебе также известно, какой небесный огонь зажёг его. Настало время, когда по воле народа ты должна выбрать ему правителя. Так неужели ты пренебрежёшь сердцем, которое живёт и бьётся только для тебя? Чтобы стать достойным твоей любви, я жертвовал жизнью и кровью, помогая тебе взойти на престол твоего отца. Так разделим же обладание троном и твоим сердцем: первый будет принадлежать тебе, а второе отдай мне. Тогда ты возвысишь моё счастье, и оно вознесёт меня над всеми смертными.

Слушая эту речь, Либуша вела себя совсем по-девичьи. Она закрыла лицо концом покрывала, дабы скрыть под ним нежную краску, выступившую на её щеках, и молча, движением руки дала понять князю Владомиру, чтобы он удалился и подождал, пока она обдумает ответ. Вслед за ним появился удалой рыцарь Мечеслав и потребовал принять его.

– Прелестнейшая из княжеских дочерей, – сказал он. – Прекрасной голубке, королеве птиц, как тебе хорошо известно, не пристало ворковать в одиночестве. Ей надлежит найти супруга. Гордый павлин, говорят, уже сверкал перед ней своим пёстрым оперением. Но голубка умна и скромна и не соблазнится фальшивым блеском заносчивой птицы. Хищный коршун, некогда кровожадный, изменился и стал тихим и благонравным, потому что он любит прекрасную голубку и хочет стать её супругом. Пусть тебя не смущает, что у него кривой клюв и острые когти. Они нужны ему для защиты его возлюбленной. Никто из пернатых не посмеет причинить ей вреда или нарушить её покой, ибо коршун предан прекрасной голубке, как и в тот день, когда он первым присягнул ей на верность. Так скажи же, мудрая герцогиня, удостоит ли нежная голубка верного коршуна любви, о которой он её просит?

И Мечеславу Либуша знаком дала понять, чтобы он вышел, а спустя некоторое время, позвала обоих соперников и обратилась к ним с такой речью:

– Я знаю, благородные рыцари, что многим обязана вам. Вы оба способствовали тому, чтобы народ удостоил меня герцогской короны Богемии, – той, что со славой носил мой отец, и я никогда не забуду вашей услуги. Для меня не тайна и та нежная любовь, которую вы питаете ко мне, ибо ваши взгляды и поступки выдают ваши чувства. Но не сочтите меня гордой, если моё сердце закрыто для вас и не может ответить любовью на любовь. Примите это не за оскорбление и позор, а за деликатный ответ колеблющейся в выборе. Я взвесила ваши заслуги, и стрелка весов осталась посередине. Поэтому я решила предоставить вам самим решить вашу судьбу и под видом загадочного яблока вручила вам моё сердце, надеясь узнать, у кого из вас хватит благоразумия и мудрости, чтобы овладеть им. Так скажите же теперь, в чьей руке это неделимое яблоко? Кто выиграл его у соперника, тот разделит со мной трон и получит моё сердце.

Рыцари побледнели и в безмолвном удивлении уставились друг на друга. Наконец, после длительной паузы, князь Владомир прервал молчание и сказал:

– Загадка мудреца для неразумного то же, что орех для беззубого, жемчужина для петуха, роющегося в песке, или светильник в руках слепого. О герцогиня, не гневайся, что мы не сумели ни оценить твой подарок, ни извлечь из него пользу. Мы ложно истолковали твой дар и посчитали, что ты бросила нам яблоко раздора, задумав возбудить вражду между нами, ибо ни один из нас не хотел добровольно уступить свою долю. Поэтому мы оба сочли за благо избавиться от коварного, как нам казалось, подарка.

– Вы сами вынесли себе приговор, – сказала Либуша. – Если одно яблоко так разожгло вашу ревность, то какая борьба разгорелась бы между вами за миртовый венок, обвивающий корону.

С этими словами она отпустила рыцарей, огорчённых тем, что послушались неразумного судью и так необдуманно лишились залога любви, сулившего и невесту и власть.

Отныне оба соперника, втайне друг от друга, стали думать, как добиться своей цели и хитростью или силой овладеть богемским троном и его прекрасной обладательницей.

Три дня Либуша мучительно обдумывала, как ей исполнить наказ народа, оставаясь при этом верной своему сердцу, уже давно сделавшему свой выбор. Тревожные мысли о том, что князь Владомир может попытаться силой овладеть троном, а заодно и её сердцем, заставили её задуматься над осуществлением плана, которым она часто развлекала себя в мечтах, ибо кому из смертных не грезится какая-нибудь призрачная фантазия, забавляющая его в часы досуга, так же как ребёнка забавляет игра в куклы. Для девушки в тесной обуви, если она только что срезала мозоли, нет более приятного занятия, чем мечтать об уютном экипаже; гордая красавица мечтает о графе, вздыхающем у её ног; игрок спит и видит крупный выигрыш; заключённый в долговую тюрьму грезит о богатом наследстве, а бедный дровосек мечтает найти сокровище в дупле дерева. И хотя эти радости существуют только в их воображении, мечты о них приносят им настоящее удовольствие.

Дару предвидения всегда сопутствует пылкая фантазия, и нет ничего удивительного в том, что прекрасная Либуша тоже охотно слушала эту приятную подругу, а та всякий раз услужливо рисовала ей образ молодого охотника, оставившего неизгладимый след в сердце девушки.

Мысленно она строила всевозможные планы, подсказанные ей воображением: то представляла, как выведет любимого из неизвестности, предоставив ему служить в армии и, возводя с одной почётной ступеньки на другую, увенчанного славой и лавровым венком, поведёт к трону, который охотно разделит с ним; то в образе странствующего рыцаря сначала отправляла милого на поиски приключений, а потом приводила во дворец и превращала в Гюона ^[27], как и приятель Оберон, одаривая своего любимца разными чудесными вещами. Но когда девичьим сознанием вновь овладевало благоразумие, тускнели пёстрые образы волшебного фонаря, и прекрасные мечты исчезали. Тогда она убеждалась, что все эти планы слишком рискованны, и если бы они осуществились, то это могло бы только послужить причиной бедствий для страны и людей. Ревность и зависть возбудили бы против неё магнатов, и в тревожный час раздора мог бы прозвучать сигнал к мятежу. Поэтому своё чувство она глубоко таила от зорких глаз наблюдателей. Но теперь, когда народ потребовал в правители герцога, дело приняло иной оборот, и в этих условиях Либуше представилась возможность объединить интересы нации с влечением сердца. Она приняла твёрдое решение, и когда наступил третий день, украсила себя драгоценностями, надела на голову миртовый венок – символ целомудрия, и, исполненная мужества и женского достоинства, в окружении девушек, увенчанных венками из живых цветов, взошла на княжеский трон.

Рыцари и вассалы в нетерпеливом ожидании приготовились услышать из её прелестных уст имя счастливого принца, с которым она решила разделить сердце и престол.

– Достойнейшие из моего народа, – обратилась герцогиня к собравшимся, – жребий вашей судьбы лежит ещё нетронутым в урне неизвестности, и вы свободны, как свободны пасущиеся на лугу кони, пока узда и мундштук не укротят их и тяжесть седла и всадника не придавит их спины. Вам надлежит сказать, не охладил ли трёхдневный срок, данный мне на выборы супруга, ваше горячее желание стать подданными герцога. Настаиваете ли вы и сейчас на вашем требовании, или спокойно всё обдумав, решили отказаться от него?

Она умолкла на миг, но волнение в народе, шум и ропот среди собравшихся, выражение их лиц не оставляли сомнений в ответе, а выступивший от имени собрания представитель подтвердил, что выборы герцога должны состояться.

– Хорошо, – сказала Либуша. – Жребий брошен! Пусть будет по-вашему. Боги указали богемскому государству правителя. Преисполненный мудрости и справедливости будет держать он свой скипетр. Молодой кедр ещё не поднялся над коренастыми дубами. Он зеленеет в лесу, скрытый деревьями, окружённый простым кустарником. Но скоро расправит он ветви, чтобы дать тень своим корням, и его вершина коснётся облаков. Благороднейшие представители моего народа, выберите из своей среды двенадцать наиболее достойных мужчин, которые найдут вашего будущего герцога и торжественно сопроводят его к богемскому трону. Мой любимый конь будет бежать впереди и указывать им путь. И скажите им, что мужчина, предназначенный богами вам в правители, когда послы приблизятся к нему, будет обедать за железным столом под открытым небом в тени одинокого дерева. Пусть они поклонятся ему и возложат на него знаки герцогского достоинства. Белый конь позволит ему сесть на себя и доставит в столицу, где он станет моим супругом и вашим господином.

Сказав это, она распустила собрание, довольная достигнутым согласием и в то же время смущённая, словно невеста в ожидании жениха. Её слова очень удивили собравшихся, а заключенный в них пророческий смысл подействовал на них, как откровения оракула, которым слепо верят простолюдины и над которыми мудрствуют одни лишь учёные умы.

Избрали почётное посольство. Благородный конь стоял в полной готовности, взнузданный и украшенный с азиатским великолепием, будто ему предстояло везти на своей спине самого султана в мечеть. Кавалькада тронулась в путь под радостные крики любопытной толпы. Белый конь гордо бежал впереди. Скоро послы скрылись из виду, и вдали ничего уже нельзя было разглядеть, кроме клубящегося облака пыли. Горячий конь, почувствовав свободу, перешёл на галоп, и началась бешеная скачка, как на английском ипподроме, так что отряд с трудом поспевал за ним. Быстроногий рысак был предоставлен самому себе, но, казалось, будто какая-то невидимая сила направляет его бег, правит поводьями и пришпоривает бока. Владея магическим даром, унаследованным от матери-нимфы, Либуша сумела так выучить своего коня, что теперь он безошибочно мчался прямо к цели, не сворачивая с дороги ни вправо, ни влево.

Итак, желание юной герцогини близилось к осуществлению, и она с нежным смущением стала готовиться к встрече с избранником.

Между тем послы порядком утомились. Они проскакали уже много миль через горы и долины, переплыли Малдау ^[28] и Эльбу, и, когда голодные желудки напомнили им о себе, вспомнили о чудесном столе, за которым, по предсказанию Либуши, должен был обедать их новый правитель. Они стали высказывать по этому поводу разные предположения и строить догадки. Один нескромный рыцарь обратился к своим спутникам:

– Сдаётся мне, наша госпожа, герцогиня, вздумала посмеяться над нами, а мы дали себя одурачить. Где это видано, чтобы мужчина в Богемии обедал за железным столом? Что означает эта бешеная скачка, как не злую насмешку и оскорбление?

Но другой, более благоразумный, предположил, что железный стол может иметь и символическое значение. Что если они встретят странствующего рыцаря, отдыхающего, по обычаю своих собратьев, в поле под деревом и разложившего скудный обед на бронзовом щите. Третий шутливо заметил:

– Боюсь, наш путь приведёт нас прямо в мастерскую циклопов ^[29], и придётся нам привести нашей Венере хромого Вулкана ^[30], обедающего где-нибудь на наковальне, или одного из его помощников.

За разговором они увидели, как белый конь далеко опередил их и уже направил свой бег по свежевспаханному полю. К их удивлению, он вдруг остановился возле одинокого пахаря. Послы поспешили туда и увидели крестьянина, который сидел в тени дикой груши на опрокинутом плуге и ел разложенный на железном лемехе, как на столе, чёрный хлеб. Красавец-конь, видно, понравился ему. Он дружелюбно протянул ему кусок хлеба, и тот взял его прямо с руки. Послы, хотя и были поражены, но никто из них больше не сомневался, что перед ними тот, кого они искали. Почтительно приблизившись к пахарю, старейший из послов сказал:

– Правительница Богемии послала нас к тебе и велела объявить, что по воле богов ты должен сменить этот плуг на герцогский трон, а кнут погонщика на скипетр. Она выбрала тебя в супруги, чтобы вместе с тобой править богемским государством.

Молодой крестьянин подумал, что о его тайной любви догадались и теперь пришли высмеять его, и это ему очень не понравилось. Желая отплатить за насмешку, он дерзко ответил:

– Посмотрите, разве ваше государство стоит этого плуга? Если герцог не может есть сытнее, пить веселее и спать спокойнее, чем пахарь, то, право, не стоит менять эту кормилицу-пашню на государство Богемию и этот гладкий кнут на скипетр. Скажите, зачем мне четверик соли, если, чтобы посолить свой хлеб, мне достаточно и малой щепотки.

Тогда один из двенадцати ответил ему:

– Крот откапывает червей в земле и питается ими, ибо его глаза не выносят дневного света и он не может бегать как быстроногая серна; рак ползает по дну болот и озёр, а больше всего любит жить под корнями деревьев и кустов у берега реки, потому что ему не достаёт плавников, чтобы плавать; петух, запертый в курятнике, не рискует перелететь через низкий плетень, так как он слишком труслив, чтобы как ястреб парящий высоко в небе, положиться на свои крылья. Если тебе даны глаза, чтобы видеть, ноги, чтобы ходить, плавники, чтобы плавать и крылья, чтобы летать, ты не станешь как крот рыться в земле, как неуклюжий рак ползать по дну рек и озёр или, подобно принцу домашних птиц кукарекать на навозной куче. Ты выйдешь на дневной свет и будешь бегать, плавать или летать к облакам, смотря по тому, какими способностями тебя наградила природа, ибо человеку мало быть тем, что он есть, – он должен стремиться быть тем, чем он может стать. Будь же тем, чем призывают тебя стать боги, и тогда суди, стоит ли богемское государство твоего клочка пашни.

Серьёзная речь посла, в которой не было и тени насмешки, а ещё больше знаки герцогского достоинства – пурпурная одежда, скипетр и золотой меч, поднесённые ему как вещественное доказательство полномочий депутатов и правдивости их слов, рассеяли наконец сомнения недоверчивого пахаря.

Свет вдруг озарил его душу. Так значит, Либуша угадала его чувство? Обладая способностью видеть скрытое, узнала о его верности и постоянстве и желает теперь вознаградить его, да так, как ему и во сне не снилось.

Неожиданно он вспомнил о предсказанном ему даре пророчества и подумал: “Это предсказание исполнится сейчас, или никогда!” Схватив ореховую палку, он глубоко воткнул её во вспаханную землю, разрыхлив её вокруг, как это делают, когда сажают молодое деревце, и... О чудо! На палке тотчас же появились почки, и она пустила побеги с листвой и цветами. Но две зазеленевшие было ветки завяли, и ветер играл их сухой листвой. Тем сильнее распустилась третья, на которой появились и созрели плоды. Тогда на восторженного пахаря снизошёл дух пророчества, и он заговорил:

– Послы герцогини Либуши и богемского народа! Слушайте, что вам скажет сын честного рыцаря Мната – Пржемысл, которому дар пророчества открыл тайны будущего. Человека, управляющего плугом, вы призвали управлять государством прежде, чем он закончил свою работу. Ах, если бы плуг вспахал поле до пограничного камня, была бы Богемия на вечные времена независимым государством. Но вы слишком рано прервали его работу, поэтому ваше государство станет частью соседнего и навсегда объединится с ним. Три ветки, распустившиеся на палке, обещают вашей герцогине трёх сыновей от меня. Двое из них преждевременно увянут, как два незацветших побега, а третий станет наследником трона, и у него будет внук. Как орёл взовьётся он над горами и совьёт гнездо в вашей стране, которую вскоре покинет, но вернётся опять как в свою вотчину. И явится он тогда как сын богов, станет другом пахаря ^[31] и освободит его от рабских цепей. Потомство, запомни слова мои! Ты будешь благословлять свою судьбу: он растопчет дракона суеверия и протянет руку навстречу восходящей луне ^[32], чтобы вырвать её из облаков и самому, как благодетельное светило, освещать мир.

Почтенная депутация стояла в немом изумлении. Как безмолвные идолы, взирали послы на человека, предрекающего будущее, словно сам Бог вещал его устами. Он же, отойдя от них, подошёл к двум белым быкам – своим товарищам в тяжком труде, снял с них ярмо и, освободив от работы, пустил на волю. Быки радостно побежали по зелёной лужайке, но вдруг стали худеть и, расплывшись в воздухе, исчезли как лёгкий туман.

Пржемысл скинул свои крестьянские деревянные башмаки и пошёл к ближайшему ручью умыться, после чего его облачили в богатую одежду, и он, опоясавшись рыцарским мечом и надев золотые шпоры, ловко вскочил на белого коня, покорно подставившего ему свою спину.

Но, прежде чем Пржемысл оставил пашню и отправился в путь, он велел послам взять с собой его деревянные башмаки и сохранить их в память о том, что выходец из простого народа был возведён в высокий сан правителя Богемии, и чтобы ни он, ни его потомки не забывали об этом и не гордились высоким положением, а помня о своём происхождении, почитали и защищали крестьянское сословие, из которого сами вышли.

Отсюда пошёл старинный обычай, сохранявшийся до тех пор, пока не угас род Пржемысла ^[33] по мужской линии: в день коронации ставить перед королём Богемии пару деревянных башмаков.

Выросшее из палки ореховое дерево росло и приносило плоды. Его корни широко разрослись, дали новые побеги, и на месте некогда вспаханного поля выросла ореховая роща, приносившая жителям близлежащих деревень немалый доход, так как община, в память о том чудесном первом дереве, получила от богемских королей льготную грамоту, освобождавшую их от всех податей, кроме одной – ежегодной кружечки лесных орехов. Как говорит молва, этой привилегией их потомки пользуются и по сей день ^[34].

Резвый конь гордо нёс на спине жениха к своей хозяйке, и хотя он, казалось, обгонял ветер, Пржемысл, временами, давал ему почувствовать шпоры, заставляя бежать ещё быстрее. Стремительный бег коня представлялся ему черепашьим шагом, – так горячо было его желание увидеть прекрасную Либушу, чей образ, спустя семь лет, всё так же живо представал перед его мысленным взором. Она виделась ему всё такой же прелестной и юной и не только как отрада глаз, как красивая фиалка в пёстром цветнике садовника, а в счастливом союзе с ним – венце их взаимной любви. Он думал только о миртовой короне, которая в табели о рангах влюблённых сияет много ярче, чем королевская, и если бы можно было положить на одну чашу весов величие, а на другую любовь, то чаша с богемским государством подскочила бы высоко вверх, как обрезанный дукат на весах менялы.

Солнце уже склонилось к закату, когда новый герцог с триумфом вступил в Вышеград. Либуша в это время гуляла в саду и собирала сливы. Там и застало её известие о прибытии будущего супруга. Она скромно вышла ему навстречу и с покорностью приняла как жениха, ниспосланного ей богами, выдав выбор своего сердца за волю небесных сил.

Взоры всего двора с любопытством устремились на прибывшего, но в нём увидели лишь красивого стройного мужчину и только. Оценивая внешность Пржемысла, многие придворные мысленно сравнивали его с собой и никак не могли понять, почему боги избрали спутником жизни молодой герцогини и правителем Богемии не румяного воина из их среды, а этого смуглого пахаря. Особенно неохотно, и это было очень заметно, отказались от своих притязаний князь Владомир и рыцарь Мечеслав. Поэтому, желая оправдать выбор богов и убедить всех, что хотя земледелец Пржемысл и не имеет знатного происхождения, зато он наделён равноценными качествами – исключительным умом и проницательностью, Либуша дала великолепный обед, ничем не уступающий обеду, который гостеприимная Дидона ^[35] когда-то устроила для кроткого Энея ^[36], и после того как заздравный кубок с дарами покровителя радости и веселья, переходя от уст к устам, поднял настроение у гостей и часть ночи прошла в шутках и забавах, предложила игру в загадки. А так как видеть скрытое и без того было её обычным делом, она, к удовольствию всех присутствующих, отгадала всё, предложенное ей. Когда же подошла её очередь загадывать, она подозвала князя Владомира, рыцаря Мечеслава и земледельца Пржемысла и сказала:

– Я знаю, что все вы храбрые мужи. А теперь отгадайте загадку, которую я вам предложу, и тогда будет ясно, кто из вас самый умный и понятливый. Всем троим я дарю подарок – сливы из этой корзиночки, которые я сама набрала в саду. Один из вас должен получить половину и одну сверх того, другой – половину оставшихся и одну сверх того, а третий – половину оставшихся и три сверх того, и тогда корзиночка будет пуста. Так скажите мне, сколько слив лежит в ней сейчас?

Порывистый рыцарь Мечеслав измерил корзиночку с фруктами взглядом и, не теряя времени на размышления, сказал:

– Я берусь смело за то, что надо решить мечом, но твоя загадка, прелестная герцогиня, слишком сложна для меня. Однако раз ты требуешь, я попытаю счастья и положусь на удачу. Мне думается, в твоей корзиночке шестьдесят слив.

– Ты промахнулся, дорогой рыцарь, – возразила Либуша. – Если к числу слив в корзиночке прибавить ещё столько же, потом половину и одну треть от того, что было вначале и к этому добавить ещё пять штук, то будет их сверх названного тобой количества как раз столько, на сколько меньше сейчас.

Князь Владомир долго и старательно вычислял в уме, как будто с решением этой задачи он получал должность министра финансов, и наконец остановился на числе сорок пять. Но и на этот раз Либуша не согласилась с ним и сказала:

– Если к числу слив в корзиночке прибавить одну треть и ещё половину и шестую часть от их начального количества, то будет в ней слив на столько больше сорока пяти, сколько сейчас не достаёт до этого числа.

В наши дни такую задачу решит, наверное, без всякого труда любой учитель арифметики, но тому, кто плохо считает, чтобы не осрамиться и с честью выйти из подобного положения неизбежно потребовался бы дар проникновения сквозь завесу неизвестности. К счастью, Пржемысл был наделён таким даром, и ему не стоило ни труда, ни знаний, чтобы найти правильное решение задачи.

– Верная подруга небесных сил, – сказал он. – Кто возьмёт на себя смелость проследить твою высоко парящую божественную мысль, тот рискует состязаться в полёте с орлом, когда он уже скрылся в облаках. Всё же я попытаюсь последовать за скрытым полётом твоей мысли, насколько мне позволят глаза, которым ты придала зоркость. Я полагаю, в твоей корзиночке тридцать слив – ни одной больше и ни одной меньше.

Либуша приветливо посмотрела на него и сказала:

– Ты выследил мерцающую искру, глубоко скрытую в пепле; тебе сияет свет из мрака и тумана, – ты отгадал мою загадку.

Она открыла корзиночку, отсчитала пятнадцать слив в шляпу князя Владомира и добавила ещё одну. В корзинке осталось четырнадцать слив. Из них она дала рыцарю Мечеславу семь и ещё одну. Теперь там осталось шесть слив. Она отделила от них половину и вместе с оставшимися тремя сливами отдала мудрому Пржемыслу, после чего корзиночка оказалась пуста.

Весь двор удивлялся математическим способностям прекрасной Либуши и проницательности её умного жениха. Никто не мог понять, как может человеческая мысль так загадочно облекать в слова обыкновенные числа и в то же время с такой точностью извлекать их из этой искусно скрытой тайны. Пустой корзиночкой невеста наградила обоих рыцарей, с которыми не могла разделить любовь. Отсюда пошёл обычай, существующий и в наши дни, – говорить об отвергнутом женихе, что он получил от своей любимой пустую корзиночку.

Оба торжества, – и приведение к присяге и бракосочетание, – праздновала вся Богемия. Теперь у богемского народа был герцог, а у герцогини – супруг. Чаяния народа и Либушина мечта исполнились и, что всего удивительнее, благодаря затеянной интриге, которая обычно в подобных случаях не является пристойной посредницей. Между прочим, если кто и был при этом обманут, то во всяком случае не умная Либуша, а, как это часто бывает, народ. Правителем Богемии считался герцог, но управляла государством, как и прежде, женская рука. Пржемысл был образцом покорного, любящего супруга и не оспаривал у герцогини ни права на управление страной, ни права на управление домом. Его мысли и желания совпадали с её мыслями и желаниями, как две созвучные струны, из которых нетронутая добровольно повторяет звук, вызванный её соседкой.

Либуша была не из тех гордых и тщеславных дам, которые, пользуясь своим преимущественным положением, постоянно напоминают бедняку, чьё счастье они будто бы составили, о его деревянных башмаках. Нет, подобно знаменитой пальмиринке ^[37], она, пользуясь своим талантом видеть скрытое, повелевала супругом так же, как и Зиновия своим добродушным Одонатом.

Счастливая пара жила, наслаждаясь неизменной любовью, по обычаю тех давних времён, когда чувства связывали сердца так же прочно и крепко, как цемент и известь, воздвигнутые древними и поныне не поддающиеся разрушению стены.

Герцог Пржемысл скоро стал доблестным рыцарем своего времени, а Богемский двор – местом, куда стали стекаться рыцари и дворяне, а также толпы людей со всех концов страны. Столица стала слишком тесна для её жителей. Поэтому Либуша собрала старейшин и приказала им построить город на том месте, где они найдут человека, который в обеденный час умнее других пользуется зубами. Они отправились в путь и увидели такого человека. У него в руках была пила, и он распиливал ею кусок дерева. Старейшины рассудили, что этот трудолюбивый человек действительно лучше пользуется зубьями пилы в обеденный час, чем блюдолиз своими зубами за столом вельможи, и не сомневались, что нашли место, указанное герцогиней для закладки нового города. Вокруг того места они провели плугом борозду, обозначив линию городской стены. Когда человека спросили, что он собирается делать из кусков распиленного дерева, тот ответил: “Праха”, что на богемском наречии означает “Порог”.

Впоследствии в точности сбылось предсказание Пржемысла о его потомстве. Супруга его стала матерью трёх сыновей, из которых двое умерли в детстве, а третий достиг зрелого возраста и от него произошёл процветающий королевский род, блиставший на богемском троне несколько столетий.

______________________________

ПРИМЕЧАНИЯ:

^{1^} Упоминается в “Физиогномических странствиях” Лафатера. Наряду с другими чудесами, совершаемыми им, св. Мартин лечил коров собственной тенью.

^{2^} Существует поверье, будто лебедь поёт только один раз в жизни – перед смертью.

^{3^} Селадон – сентиментальный ухаживатель за женщинами: имя героя романа д’Юрфе “Астрея”. Вздыхатель, волокита.

^{4^} Цихим и Охим – живущие в пустынях и старых развалинах мифические чудовища (Иез. 13 - 21).

^{5^} Цирцея – коварная волшебница; обратила спутников Одиссея в свиней (греч. миф.).

^{6^} У Крока не было потомства мужского пола. После его смерти остались у него три дочери, унаследовавшие его дар пророчества в не меньшей степени, чем им владели Медея и Цирцея. Та из сестёр, которую звали Бэлой, была старшей и владела искусством Медеи. Тета (Терба), рождённая вслед за ней, владела волшебным даром Цирцеи. Обе окружили себя поклонниками и стремились от одного удовольствия к другому. Бэла и Терба были корыстолюбивы и ничего не делали даром, требуя в то же время, чтобы их почитали. Либуша, младшая, была кротка и благонравна, оказывала поддержку угнетённым и всем, кто обращался к ней, не беря за это никакой платы. Её предсказания всегда были достоверны, и она не употребляла пророческий дар во вред, а использовала его мудро, по примеру своего отца Крока, избранного народным правителем. (Дубравий).

^{7^} Несправедливый Набал (библ.) – богатый скотовод, отплативший Давиду за его службу неблагодарностью.

^{8^} Европа – дочь финикийского царя Агенора. Согласно мифу, похищена Зевсом, принявшим образ белого быка.

^{9^} Когда-то месяцы в календаре обозначались знаками, имеющими те же названия, что и двенадцать зодиакальных созвездий. Апрель месяц обозначался знаком тельца.

^{10^} Каждый евангелист имел эмблемой какое-нибудь животное; у евангелиста Луки такой эмблемой был бык.

^{11^} С 1673 про 1791 гг. в польском сейме существовало право каждого из членов приостанавливать деятельность сейма и лишать действия все его предшествующие постановления, что приводило к анархии.

^{12^} Вышеград – часть нынешней Праги на правом берегу Влтавы.

^{13^} Европейская Сарматия простиралась от Вислы до Дона и от Карпат до Балтийского моря.

^{14^} Солон (ок. 638 – 559 до н.э.) – древнегреческий законодатель и поэт.

^{15^} Соломон (993 – 953 до н.э.) – царь израильский, славился мудростью и справедливостью.

^{16^} Солдаты, проданные немецкими князьями Англии и участвовавшие в войне за Независисмость в Северной Америке с 1775 по 1783 гг.

^{17^} Своенравная дочь – Америка.

^{18^} Хлоя – героиня греч. пастушеского романа Лонга (III в.), возлюбленная пастуха Дафниса. Нарицательно – влюблённая девушка.

^{19^} Царица Итаки – Пенелопа, жена Одиссея.

^{20^} Седобородый Улисс – Одиссей.

^{21^} Девственная жрица Весты – богини домашнего очага у древних римлян.

^{22^} Мера сыпучих тел.

^{23^} Нимрод (Немврод) – по библейской легенде, основатель вавилонского царства и знаменитый охотник.

^{24^}Ахилл: 1. Герой поэмы Гомера “Илиада”. 2. Название одного из видов бабочки.

^{25^}Спор из-за яблока, предназначенного Прекраснейшей, возник на пиру у Зевса между Герой, Афиной и Афродитой. За решением спора богини обратились к пастуху Парису – младшему сыну троянского царя Приама,

^{26^} “Руководители заговора хотели тотчас же согнать её с привольного пастбища против её воли, но она не хотела уступать место вождю мятежа”. (Дубравий)

^{27^} Гюон – герой сказочной поэмы Виланда “Оберон” получил от короля эльфов Оберона в подарок неосушимый кубок и рог, звуки которого заставляли танцевать врагов.

^{28^} Малдау (нем.) – р. Влатва.

^{29^} Циклопы: у Гомера – великаны с одним глазом во лбу, кузнецы (греч. миф.).

^{30^} Вулкан – бог кузнец (греч. миф.).

^{31^} Имеется в виду австрийский император Иосиф II (1741 – 1790), который пытался улучшить положение крестьян.

^{32^} Под восходящей луной подразумевается Турция (по Виланду).

^{33^} Династия Пржемысла правила Чехией с VIII в. до 1306 г. (год смерти Вацлава III)

^{34^} Эней Сильвий уверяет, что он сам видел возобновлённую разрешительную грамоту Карла IV:”Удостоверяю, что видел королевский указ Карла IV, отца римского императора Сигизмунда, о привилегиях, которыми жители упомянутой местности освобождались от податей; самое большое, что они должны были вносить, это кружку орехов из урожая ореховой рощи”.

^{35^} Дидона – сестра царя Тира, по преданию, основала Карфаген. По Виргилию – возлюбленная Энея.

^{36^} Эней – сын Анхиза и богини Афродиты, защитник Трои.

^{37^} Пальмиринка – царица Пальмиры Зиновия. Пальмира - сирийское царство, достигшее расцвета при царице Зиновии, жене Одоната. Умерла в плену в 272 г.