НЕМЕЦКИЕ СКАЗКИ МУЗЕУСА И ТВОРЧЕСТВО
А.С.ПУШКИНА
B.C. Листов (Москва)
Имя немецкого сказочника Иоганна Карла Августа Музеуса (1735-1787), насколько нам известно, не привлекало пристального внимания отечественных пушкинистов. Германский XVIII век в контексте изучения Пушкина обычно представлен другими, более известными в России авторами, - Гете, Шиллером, Лессингом, Гердером, Виландом, Клопштоком. В отличие от названных писателей Музеус у Пушкина ни разу не упомянут. Но кое-что о сказочнике Пушкин несомненно знал. Ему хорошо были знакомы "Письма русского путешественника" Н.М.Карамзина. Старший современник Пушкина посетил Веймар в 1789 году и среди других памятных мест города подробно описал могилу профессора Музеуса, сочинителя немецких народных сказок, умершего двумя годами раньше. Карамзин привёл даже надгробную надпись, сделанную Анной-Амалией, герцогиней Саксен-Веймарской1. При дворе этой высокородной дамы, а потом в местной гимназии, Музеус служил учителем немецкого языка, латыни и элоквенции2.
Можно только пожалеть, что его сказки, полные юмора, пародирующие литературно-романтическое средневековье, почти не знакомы современному русскому читателю. Всё же некоторой известностью пользуются - или, точнее, пользовались - "Легенды о Рюбецале". Это сочинение Музеуса входило в круг домашнего чтения культурных семей Петербурга и Москвы, служило детям для изучения немецкого языка. Относительная популярность "Легенд о Рюбецале" в России, возможно, объяснялась и славянскими мотивами, восходящими к чешскому фольклору.
Разбор "Рюбецаля" - не наша тема. Но уже "Легенда первая"3 не может оставить равнодушными нас, "друзей Людмилы и Руслана". Вот - в кратком изложении - фабула легенды. Молодой князь Ратибор и силезская принцесса Эмма любят друг друга. Они помолвлены. Но незадолго до свадьбы невеста исчезает. Её похитил некий дyx, гном, обитающий в недрах Исполиновых гор. Несколько страниц легенды посвящено описанию жизни красавицы в подземном замке гнома. Разумеется, безутешный Ратибор скитается по лесам и скалам в поисках Эммы. Счастливая развязка истории достигается умом и хитростью принцессы. Она заставляет гнома считать клубни репы, а сама в это время бежит из горных недр на поверхность, в объятия Ратибора.
Именно этот эпизод и дал имя главному герою всего цикла легенд: "рюбецаль", "рюбецеллер" - в переводе с немецкого означает "счётчик репы".
Само по себе близкое совпадение смысла двух историй - "Легенды о Рюбецале" и "Руслана и Людмилы" - не даёт поводов для каких-то конкретных, обязывающих выводов. Конечно, ни здесь, ни далее речь не идёт о прямых заимствованиях Пушкина у Музеуса. Важно уже и то, что оба автора, разделённые временем, языками и государственными границами, черпают из единого резервуара общей для них европейской культуры. Особенно ясно это при обращении к другой легенде Музеуса, безусловно близкородственной южным поэмам Пушкина. Звеньями традиций, связывающих немецкого сказочника и русского поэта, служат здесь произведения нескольких именитых европейских писателей. Просветительская роль Н.М.Карамзина и в этом случае совершенно очевидна.
В тех же "Письмах русского путешественника" Пушкин читал подробное описание поездки будущего историографа в тюрингенский город Эрфурт. Контекст рассказа не оставляет сомнений: Карамзин посетил эрфуртский монастырь бенедиктинцев для того, чтобы отыскать могилу воина, чьё имя было ему известно заранее - граф Эрнст фон Глейхен. История этого доблестного крестоносца обретает под пером Карамзина черты готического романа. Крестовый поход графа, ознаменованный многими подвигами, завершился печально - пленом и невольничеством у знатного сарацина, который сделал рыцаря своим садовником."Граф, нещастный Граф, - повествует Карамзин, - поливал цветы и стенал в тяжком рабстве. Но тщетны были бы его стенания и все обеты, естьли бы прекрасная Сарацынка, милая дочь господина его, не обратила взоров нежной любви на злощастного Героя <...>. Робкая стыдливость долгое время не допускала её изъясниться и сказать ему, что она берёт участие в его печали. Наконец искра воспылала -стыдливость исчезла - любовь не могла уже таиться в сердце, и огненной рекою излилась из уст ея в душу изумлённого Графа. Ангельская невинность ея, цветущая красота и способ разорвать цепь неволи не дали ему вспомнить, что у него была супруга. Он клялся Сарацынке вечно любить её, естьли она согласится оставить своего отца, отечество, и бежать с ним в страны Христианские. Но она уже не помнила ни отца, ни отечества - Граф был для неё всё. Прекрасная летит, приносит ключь, отпирает дверь в поле - летит со своим возлюбленным, и тихая ночь, одев их мрачным своим покровом, благоприятствует их побегу. Щастливо достигают они отечества Графского <...>. При входе во дворец Графиня бросается в его объятия. "Ты опять меня видишь любезная супруга! говорит Граф: благодари её (указывает на свою избавительницу) - она всё для меня оставила. Ах! я клялся любить ее!" - Граф хочет рукою закрыть текущие слёзы свои. Сарацынка открывает своё лице, бросается на колени перед Графинею, и рыдая говорит: я теперь раба твоя! - Ты сестра моя, отвечает Графиня, подымая и целуя Сарацынку: супруг мой будет твоим супругом; разделим сердце его". Граф удивляется великодушию супруги - прижимает её к сердцу - все обнимаются и клянутся любить друг друга до гроба. Небеса благословили сей тройственный союз, и сам Папа утвердил его"4.
Рассказ Карамзина, приведенный нами с незначительными сокращениями, был несомненно прочитан автором "Кавказского пленника" и "Бахчисарайского фонтана". Не станем утверждать, что ключевые образы пленника-христианина и любовницы-мусульманки, устроительницы побега, просто перекочевали из карамзинских писем в поэму Пушкина; столь же неочевидна связь между "тройственным союзом" Глейхенов и тремя главными действующими лицами "Бахчисарайского фонтана". Нам ещё предстоит показать, что глейхенскую одиссею Пушкин знал не только по "Письмам русского путешественника".
Сейчас важно установить лишь одно обстоятельство: Карамзин знаком с сочинением Музеуса, и весь эрфуртский эпизод есть повторение легенды Музеуса "Мелексала"5. По сравнению с немецким оригиналом карамзинская версия сильно упрощена; видимо, русский путешественник записывал её по памяти.
Глейхен и не названная по имени Сарацинка в аннотации Карамзина предстают героями то ли сумрачного рыцарского романа, то ли персонажами сентиментальной повести со счастливой развязкой. Интонация Музеуса совсем иная: его граф и мусульманка Мелексала (именем которой и озаглавлено произведение) участвуют в пародийном, остроумном рассказе, полном шуток, посторонних сюжету анекдотов, иногда даже рискованных. Например, счастливая семья втроём сначала даёт Римскому Папе Григорию IX крупную взятку, а потом, сочетавшись столь странным в христианском мире браком, заказывает себе трёхспальную кровать.Тем не менее южные поэмы Пушкина нередко ближе к Музеусу, чем к "Письмам русского путешественника". Например, у Карамзина между графом и Сарацинкой вспыхивает взаимная страсть; у Музеуса, как и у Пушкина, всё не так просто. Конечно, Глейхен немецкой легенды в своём XIII веке не страдает байроническим разочарованием. Но всё-таки Мелексалу он не любит. Начало их связи вообще основано на недоразумении. Граф-садовник не знает принятого на Востоке языка цветов и однажды преподносит девице цветок мушируми, что равно объяснению в любви. И дальше - на протяжении многих страниц - Глейхен, собственно, только притворяется любящим, а на самом деле, подобно Герману из "Пиковой дамы", использует чувство девы в своих целях, в данном случае в целях побега. У Карамзина нет и важнейшей детали, сближающей "Мелексалу" с "Бахчисарайским фонтаном". Оказывется, у мусульманки, героини Музеуса, в раннем детстве была христианка-кормилица, похищенная пиратом в Италии. Христианские мотивы полузабытого детства в Грузии, невольного морского путешествия, звучат в монологе Заремы, обращенном к Марии. У Музеуса кормилица-итальянка как бы предопределяет для Мелексалы сначала интерес к Западу, а потом и сильное чувство к германскому крестоносцу.
Отсюда опять-таки не следует, что Пушкин заимствовал мотив у немецкого сказочника. Но, во всяком случае, ясно, что если вообще речь идёт о заимствованиях, то искать надо не только в "Письмах русского путешественника".
По-видимому, первым, кто в доступной Пушкину литературе записал историю двух жен графа Глейхена, был французский мыслитель Пьер Бейль. Пушкин, как и его герой, Евгений Онегин, читал "скептического Беля" (VI, 183). Знаменитый "Исторический и критический словарь" Пьера Бейля включал - среди других сюжетов - и эрфуртскую легенду о двоеверной любви крестоносца. Нелишне будет заметить, что бейлев "Словарь" в парижском издании 1820 -1824 гг. был в личной библиотеке Пушкина6.
Запись Бейля, вероятно, вдохновила самого Гете"7. В его ранней драме "Стелла" (в двух редакциях - 1775 и 1805 гг.), в основе которой лежит традиционный любовный треугольник, история графа Глейхена рассказана в длинном монологе одной из героинь - Цецилии. Контуры повествования в общем те же, что у Музеуса и Карамзина. И финал монолога благостен: "единое жилище, единое ложе, единая могила блаженно объемлют" графа, его жену и спасительницу-мусульманку8. В первой редакции "Стеллы" Гете придаёт этому монологу решающее значение. Герои его "треугольника" - Фернандо, Стелла и Цецилия - примиряются прямо в духе средневековой легенды.Вторая редакция - трагична. Свой монолог о графе-крестоносце героиня произносит и здесь. Но это ничему не помогает: Фернандо совершает самоубийство, а Стелла умирает. У нас нет доказательств того, что Пушкин был знаком с драмой Гете. Но в южных поэмах Пушкина героини погибают, и это ближе ко второй редакции "Стеллы", чем к идиллическим развязкам у Бейля, Музеуса и Карамзина.
Общая культурная традиция связывает Пушкина с Музеусом и на важнейшем фабульном движении "Каменного гостя". Здесь среди предшественников русского поэта обычно называют Мольера, Тирсо де Молина, итальянского оперного либреттиста Лоренцо да Понтье и некоторых других авторов. Несложный сюжет легенды Музеуса "Верная любовь", скорее всего, ускользнул от внимания исследователей. Для подробного анализа этого произведения здесь нет места; поэтому ограничимся лишь кратчайшим комментарием.
Герои "Верной любви" - рыцарь Генрих фон Халерманд и его жена Ютта, урождённая графиня Ольденбург. Сильно преувеличивая свои возможности, супруги клянутся друг другу в вечной любви не только здесь, на этом свете, но и там, за гробом. Рыцарь убит, и неутешная вдова воздвигает ему памятник в парке своего замка. Но проходит время, и Ютта забывает своё обещание покойному. Она любит другого, прекрасного пажа Ирвина. Накануне свадьбы жених и невеста прогуливаются по парку, и Ютта в ужасе отшатывается от памятника: мраморный Генрих кивает ей головой и угрожающе поднимает руку. На следующий день, в разгар свадьбы, при вспышке ослепительного света, дух Генриха является среди гостей и убивает неверную Ютту. Для нас здесь важно не только ещё одно наполнение бродячего сюжета, любопытное и само по себе. Дело в том, что Пушкин в "Каменном госте" отступил от общеевропейской традиции как минимум в одной детали: у всех предшествующих авторов9 оживающая статуя была конная. Следуя такому всеобщему пониманию легенды, художник К.П.Брюлов, иллюстрируя "Каменного гостя", посадил статую Командора на коня9. Только у Музеуса и Пушкина скульптура не конная - в полный рост...
Здесь мы прервём цепь наших наблюдений. Давно пора поставить коренной вопрос: читал ли Пушкин сочинения Музеуса? Если читал, то цена нашим соотнесениям одна, а если не читал, - совсем другая. Обсуждая этот вопрос, мы избежим мотивов старого спора о том, знал ли немецкий язык ученик лицейского преподавателя Богдана Ивановича Вильма10.
Для знакомства со сказками Музеуса немецкий язык не был Пушкину необходим. Ещё в 1811 году произведения веймарского сказочника были изданы в Москве, в двух томах - в русском переводе Василия Полякова11. Второе издание - уже шеститомное - вышло в Орле в 1822 году. "Легенды о Рюбецале", "Мелексала" и "Верная любовь" вошли в оба издания.
Имя Музеуса, как мы помним, было известно Пушкину по Карамзину в контексте, самом благоприятном для немецкого сочинителя. Кроме того, на обложке московского двухтомника стояло имя Х.Виланда, немецкого издателя сказок, что должно было вызвать дополнительный интерес Пушкина. Так что в знакомстве Пушкина с легендами Музеуса ничего удивительного не было бы. И 1811 год – год первого русского издания сказок - предшествует не только "Руслану и Людмиле", но всему основному творчеству поэта.
Мотивы немецкого фольклора есть и в других, не названных здесь сочинениях Пушкина. Но это другая тема, куда более обширная...
____________________
1 Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. Л., 1984. С. 73.
2 Каган Ю. Музеус и его сказки // Музеус. Сказки и легенды / Перевод с немецкого Е.Пугачевой. М., 1993. С. 3.
3 Musaus, Johann Karl August. Volksmarchen der Deutschen. Frankfurt am Main, Insel Verlag, 1988, S. 21-43.
4 Карамзин Н.М Указ. соч. Т. 6. С. 80-81. Могила графа Глейхена существует в Эрфурте и сейчас. На камне изображены рыцарь и две женщины. По-видимому, легенда, рассказанная Карамзиным, имеет некоторые реальные основания.
5 Musaus. Ibid. S. 245-328.
6 Модзалевский Б.Л. Библиотека А.С.Пушкина. СПб.,1910. С. 154.
7 Goethes Werke. In 13 Banden. Jubilaumsausgabe. Herausgegeben von L.B.Kamenew, A.W.Lunatscharsky, M.N.Rosanow, B. 13. Dramen in Prosa, 1933. S. 618
8 Ibid. S. 254-255.
9 Томашевский Б.В. "Каменный гость" (Комментарий) // Пушкин. Полн. собр. соч. М. (1935). Т. VII. С. 569 (примечание).
10 См.: Черейский Л.А. Пушкин и его окружение. Л., 1975. С. 68.
11 Народные сказки Музеуса, изданные Виландом /Перевод с немецкого Вас. Полякова. М., 1811. Т. 1-2.
Листов В. С. Немецкие сказки Музеуса и творчество А. С. Пушкина // Пушкин и другие: Сб. ст. Новгород, 1997. С. 67—72